Огненный рубеж

– Ах ты, мразь! – взвизгнул враг жутким голосом, на миг оглушив Ивана Васильевича.

– Не захотел по-хорошему, – выл бес, – будет тебе по-плохому. Нынче сын твой Иван-наследник в дозоре стоит, а ворог лютый, слуга Ахматов, тетиву натягивает. Острая стрела в тело войдет, знаешь где? Пониже левого плечика…

Иван Васильевич замолк, скованный ужасом.

– Пониже левого плечика у него в доспехах прорехочка… Недолго жить мальчику осталось… Что, устроим обратный отсчет? Ах да, ты ж у меня темнота лапотная, не умеешь элементарных вещей. Ну да я сам: десять, девять, восемь… Как дойду до последней цифры…

– Живый в помощи… – повторил князь, и его гнусный собеседник снова взвизгнул как ужаленный.

– Стой, князь! Ошибочка вышла. Жив твой сынок, здоров… О девках думает… Молодец, дело молодое. Не сейчас сын твой дозором смертным пойдет. А… потом… Хочешь узнать когда? Скажи «да» и обретешь дар предвидения, отведешь беду от сына… Что изберешь – Русь православную или сына живого да здорового?

Молчал Иван Васильевич.

– Сердца в тебе нет, гадина, – усмешливо пропел сумрак, – вот и все вы такие, московские деспоты, никакого понятия о гуманности. Ладно, пора закругляться. Начал я считать в обратном направлении, как досчитаю, так и конец щенку твоему. А ты, князь, подумай, о чем толковали мы. Время тебе даю до морозов… Ударят морозы – дашь ответ…

И наступило утро.

* * *

В час рассветный послал Иван Васильевич гонца на угорский рубеж. Вез гонец послание пустячное сыну Ивану: князь де печалится да жалует… Главное велел государь передать на словах, но не сыну, а верному Даниле Холмскому: «Княжича молодого любой ценой с огненного рубежа убрать, жизнь его сохранить».

– На словах Даниле передашь, понял меня? – уточнил князь. – Остальным ни слова. Отчего хмуришься? Всё ли понял?

Светлобровый отрок тщедушен был, на ратный подвиг не годился… Молчал осуждающе.

– Говори, раз думу на сердце черную имеешь!

– Нельзя князю молодому уходить! Нельзя! – Отрок говорил быстро, сбивчиво, как бы сам не веря тому, что решился на дерзость.

– Почему ж нельзя?

– Он же… Народ, ратники… Мы все… Он же всех нас вперед ведет. Мы все за него, вместе с ним… если надо, умрем за веру…

– Умирать не надо, – поморщился князь Иван, – жить надо! Даниле передашь всё слово в слово.

Отрок кивнул, но продолжил строптивиться: без князя молодого, Ивана, не выдержим! Он же как знак для нас, что ты, великий государь, хоть и оставил полки, с нами, в победу нашу – веришь!

– Зовут как?

– Анисим.

– Вот что, Анисим, в дело наше я верю! Что победим – знаю, только мне свобода нужна, вот здесь, – и князь постучал по лбу, – дабы не думать лишнего, а думать о том, как я могу победу нашу над басурманами приблизить. А пока молодой княжич под лучным прицелом ходит, воля твоя, отрок, молод ты, не поймешь, так поверь, – не могу ни о чем другом думать, кроме как о моей печали. Исполнишь?

– Слово в слово передам, великий государь, а там – как Бог решит! – просто сказал юноша и направился к двери.

– Постой, – удержал его Иван Васильевич, – прав ты, Анисим. Если сын мой покинет боевой рубеж, нехорошо будет. Скажешь слово в слово Даниле Холмскому такие слова: «Княжича молодого с огненного рубежа убрать, жизнь его сохранить. Чтобы не смущать воинов, молодого князя надо подранить. Легко, но так, чтобы воевать не мог».

Молчал Анисим, шапку в руках мял, глаза прятал. Отпустил его Иван Васильевич с тяжелым сердцем. Прикрыл глаза, снова и снова прокручивая в голове… Победа или поражение? Риск или расчет? За спиной его сына, в ратном деле неопытного, стоял верный слуга князь Данила Холмский, ратных дел умелец. Делать Ивану Молодому там, по сути, нечего…

А потом, загоняя лошадей, не щадя себя, полетели от Ивана Васильевича гонцы к братьям его, Борису и Андрею, – с призывом защитить город Псков от немецких рыцарей. И тогда же – тайный посланец к хану крымскому Менгли-Гирею: пусть пощекочет тот нервы королю Казимиру, чтобы на московский берег не заглядывался.

Дни текли за днями, и ждал Иван Васильевич холодов, и ждал сына своего целым, невредимым. И трудно было великому князю выносить ожидание смертное… «Если погибнет княжич Иван? Кому оставлю престол? Вассиан думает, что боюсь я смерти. Не смерти, владыко, не смерти…».

Приказ явный: не пропустить врага по эту сторону реки – выполнял Данила Дмитриевич исправно. А вот негласный приказ выполнять не спешил. Каждый день государь с замиранием сердца ждал гонца, и каждый день приносил гонец весть добрую: стоят русские войска, держат броды под прицелом, отбивают Ахмата. Иван Молодой жив-здоров и счастлив своим ратным подвигом.

* * *

«Бьет челом тебе, великий Ахмат-хан, раб твой худой да несмысленный Ивашка, просит тебя…», – продиктовал Иван Васильевич писарю и остановился… Задумался. Писарь сидел с видом отрешенным, будто изваяние, бровью не повёл на странные речи великого князя. А вот владыка Вассиан, если бы прознал, мог бы и анафемой за такой лютый грех князя одарить.