Огненный рубеж

Иван Васильевич хотел было прочесть молитву, но голос прервал его:

– Это ведь я вывел тебя из монастыря, у смерти неминуемой из пасти вынул, я отвел глаза слугам Ивана Можайского, я возвел тебя на престол великокняжеский, и сегодня увел от беснующейся толпы тоже я. Ефрем-то, по прозвищу Волчий Клык, – помнишь? – нож за голенищем держал, зачем, думаешь, держал, государь всея Руси? За какой надобностью?

– Я не верю в тебя.

– Я тоже в тебя не верю. Ты ничтожество. Без моей помощи и дня бы не продержался на престоле.

– Неправда…

– Неважно! А знаешь, что важно? Я тебе победу над Ахматом на блюдечке выложу!

– Ты, говорят, ничего не даешь даром… Какую цену запросишь за одоление на Угре?

– Ничего я от тебя не хочу, княже, ты и без того весь мой… с потрохами. Отцу твоему вручил я власть. А взамен взял его зрение.

– Отец мой в Бога веровал! У мощей святого Сергия молился!

– И Каин – веровал. И Иуда. И бесы – веруют и трепещут. А вера без дел мертва. Мертвая у вас вера, хлипкая… А как заденет за живое, сразу подноготная наружу выходит. Перед смертью-то вы все богомольцы, аж в монахи рветесь! – Тьма замолкла, как бы извлекая из глубин памяти потонувшее воспоминание.

А потом опять заговорила обвиняюще:

– Васька-то, отец твой величавый, перед смертью в чернецы хотел постричься. В рай, вишь, желал попасть, да от меня не спрячешься… Отговорили его родные от пострига, да и правильно сделали.

С ужасом вспомнил Иван Васильевич тот день, когда метался в горячке его больной отец на смертном одре, шептал: «Принесите воды!» – и воду отталкивал, боясь отравы. Лекаря звал и в безумии отталкивал его целительную руку. «Сам! Сам себя вылечу!». И никто не посмел перечить безумцу. Не посмел и молодой Иван. Молча стоял он у изголовья его кровати, погруженный в странное оцепенение. Прошел шепот по покоям: «Кончается князь, пора принимать схиму».

Митрополит Феодосий целый час принимал смертную исповедь князя Василия. О чем они говорили? Дорого бы заплатил Иван Васильевич, чтобы узнать последнюю думу своего родителя. Вышел митрополит из покоев княжеских, поджав тонкие губы, и сказал: не готов он к монашеской жизни, не возьму греха на душу.

– Да к какой жизни, – заплакала жена Василия Темного, – если умирает он?

– А такой, – тихо, но твердо ответил архипастырь, – что жить надо по-божески, в грехах – каяться, а остальное не нашего ума дела. Исповедь его я принял, верую, что Господь его, как и меня грешного, в час смертный помилует. А большего ни ему, ни мне не нужно…

– Мой отец веровал, и я верую, – повторил Иван.

– Да веруй, во что хочешь. Вот только верни вольность Господину Великому Новгороду, а братьев своих, Бориса да Андрея, уважь, на престол с собой посади. Это так, на первое время, из легкого. Что? Кишка тонка от даров моих отказаться?

– Все, что я делал, делаю я на благо земли своей, Богом данной.

– Власть от Бога, ага, – согласился жуткий невидимый собеседник князя. – От Бога, но не с Богом. Со мной… Поклонись мне, княже, и все народы поклонятся тебе. Хан Ахмат на карачках приползет, король Казимир царство свое тебе отдаст. А хочешь – на константинопольский престол тебя возведу да наделю могуществом таковым, что латиняне и басурмане побегут от святого града Константинова, сверкая пятками?

– Врешь!

– Вру, – легко согласилась темнота, – вот только… Король Казимир стар и нездоров. Думает король думу о походе на Москву… Долго думает. Хочешь, чтобы и дальше он думал? Хочешь, чтобы он думал о другом?

Молчал Иван Васильевич.

– Верное дело, Ваня. Соглашайся… А согласишься, дам тебе такой дар, о котором ты и мечтать не смеешь: будешь грядущее видеть, не гадать, а знать, куда лихо клонит Менгли-Гирея, о чем думает Казимир, долго ли до смерти хану Ахмату. А недолго ему, сказать по правде, землю коптить осталось…

Голова закружилась у великого князя! Будущего, откуда чернела неизвестность, боялся он! Сколько не тверди, мол, на Бога уповаю, слеп был государь перед великой стихией неслучившегося, и не стояло рядом с ним поводыря, который успокоил бы его страсти.

– А взамен?

– Да что с тебя взять, – вздохнула тьма, и Иван почувствовал омерзительный запах серы. – Соглашайся уж, чего там…

– В чем подвох?

– Сказать?

– Отвечай!

– Да почти ни в чем. Будущее, которое ты увидишь, я изменю по моему хотению. Великая Московия станет резиденцией папы римского, здесь же произойдут обе революции… иначе говоря, великие смуты, чтобы тебе понятнее было. Ты пока и слов таких не знаешь, но потомки твои узнают! Да, кстати, бонус от шефа, то бишь подарок от повелителя – потомки твои так и будут править на Руси, вернее, в Рашии, никаких Романовых я на престол не допущу… Ну и последняя революция станет мировой. Только я бы перенес ее начало на середину двадцатого века, чтобы бомба и все дела… Вот потеха пойдет!

– Пошел вон! – твердо сказал великий князь.

– Ты все же подумай! – Тьма, видно, не ожидала сопротивления. – Златой престол, Московия – Третий Рим, все земли поклонятся тебе.

– Живый в помощи Бога небесного водворится…