Бояна нехотя разлепила глаза. Поежилась, пытаясь забраться глубже под тонкое стеганое одеяло. Печь, остывшая за ночь, еще исходила слабым теплом, но чтобы обогреть всю избу, его было мало. За стеной сонно взмекивала Хрычовка, старая бодливая коза с дурным норовом, от которой Бояна рада была бы избавиться, но та все еще исправно доилась, невзирая на почтенный возраст. За окном, затянутым мутной пленкой бычьего пузыря, едва теплился рассвет. Ясный, румяный, точно красная девка, – и обещающий морозный день, стынущие пальцы и непреходящую дрожь в теле.
Бояна на мгновение закрыла глаза, пытаясь удержать обрывки сна, в котором было хорошо и покойно. Снилось, будто она сидит возле костра, а языки пламени лижут ей руки. Но сон уже истаивал, уходил прочь, оставляя после себя только чувство досады и обиды на судьбу.
Девочка сползла с печи, стараясь не потревожить беспокойно ворочавшуюся мать. Та почти всю ночь не спала из-за мучавшего ее кашля и забылась зыбким дурманом лишь под утро. Бояна присела на корточки, вглядываясь в материнское лицо. Когда-то красивое и гордое, оно оплыло, потрескалось морщинами и запачкалось темными синяками вокруг глаз. Бояна нежно провела рукой над черными волосами, блестевшими изморозью седины. Но тут девочка вспомнила о том, кто был виной нынешнему облику Званы, и ее пальцы сжались в кулак.
Вот если бы у нее хоть раз достало сил…
Бояна подоткнула одеяло, точно ребенка кутала, замерла на миг, когда мать беспокойно заворочалась во сне, и на цыпочках двинулась прочь из избы. Дверь за нею закрылась почти бесшумно, словно тоже решила пожалеть несчастную хозяйку. В сенях девочка стащила с колышка потрепанный кожушок, повязала серый платок на голову и плечи и сунула ноги в добротные валенки – теткин подарок. Хрычовка уже тоже проснулась и нервно топотала копытцами в ожидании утренней дойки. Но перво-наперво Бояна принесла дров и затопила печь – Зване нельзя было долго находиться в холоде.
Она уже сдувала пену с парящей белизны в ведерке, когда проход в клеть загородила высокая тень. Девочка вскинула голову и сжалась. Выругала себя за трусость, но поделать с предательски задрожавшим телом ничего не могла.
Мужчина, заросший бородой до самых глаз, молча наблюдал за ней. Прозрачно-серые глаза сверкали остро, как две льдинки, впиваясь взглядом в лицо Бояны. Она медленно, точно перед ней был дикий зверь, обтерла вымя Хрычовки, шлепнула козу по спине, заставляя отойти, и наклонилась, подхватывая ведерко.