Огни большого города

А чтобы нечто неожиданное про наш большой город сказать, то ничего такого ни разу между нами не было. Разное было, а это как-то мимо пронеслось. Ни слова не произнесли ни по снабжению города электроэнергией, ни по завозу предметов повседневного спроса в столичные магазины. Наш город и для всего остального слишком был огромный и непознаваемый. Кто же знает, когда, чего и куда завезут? Про ту же самую сушеную воблу в мешках и то никто ничего не знает. Да и огней, стоит заметить, в нашем городе столько, что даже подумать нечто обратное о нем слишком опрометчиво.

Навалом в Москве и других питейных заведений, помимо моей комнаты в общей квартире с досчатым коридором и огромными влажными панталонами на веревке в общей коммунальной кухне. Название все известные, неоднократно обнародованные: «Джульбарс» и «Наири», «Красные паруса» и «Огни Москвы», «Большой привет» и «Белый ветер»… В них мы с товарищем не так часто бываем, но все-таки бываем иногда, хотя и не в них, а просто у меня.

И ресторан «Прага». Один из самых старинных, крупных, больших, посещаемых, крутых, модных и знаменитых в Москве. Весь изнутри позолоченный и светлый, как майский рассвет. Там мы с Александром Петровичем ни разу еще не были. Ни он, ни я. Однажды он пообещал меня туда пригласить. Под приятную музыку по моему лаповому радиоприемнику на электрических конденсаторах он мне сказал: «Ты вот как свои премиальные деньги получишь, так я тебя сразу на третий этаж ресторана «Прага» приглашу. Во-первых, будет чем расплатиться. Во-вторых, ты сам увидишь, какие там женщины и какая еда! Ты мне потом еще спасибо скажешь, что я тебя не обошел своим приглашением».

Таким образом, все это и должно было состояться. Грандиозно и тщательно манили нас все эти заведения при всем их столичном блеске, яркости люстр, вышколенности гардеробщиков, мраморе лестниц, богатстве меню и величии зеркал. И все они были значительно более общественные, чем скромная площадь моего проживания. В ней мы с товарищем почти всегда вдвоем в наши давние осенние вечера, а там людей в сотни раз больше, чем в прокуренной строительной каптерке. В этих общечеловеческих заведениях всегда многолюдно. И какие-нибудь члены общества действительно поют, а иногда и танцуют (не без женщин). Все они – такие же непохожие друг на друга парни и мужики, как они же в метрополитене, на уличном тротуаре, в кинотеатре или в ближайшей бакалее. А то, что их всех объединяет, – черт знает что такое. Это, наверное, какой-нибудь «странный всплеск воображения», о котором говорил Александр Петрович, пытаясь совместить несовместимое и доказать недоказуемое.

Возможно, годы пройдут. Век следующий в нашей жизни наступит. И что-то с чем-то совместится, сцепится, слюбится. Пиво станет вкуснее, и сушеную воблу в мешках завезут. Так и случилось. И пиво стало вкуснее, и воблу круглые сутки завозят. А вот надежда как-то угасла. Это разве нужно доказывать? Скорость же проекционного луча и в конце девятнадцатого века представлялась мне такой же высокой, как и почти сто лет спустя при советской власти: шутка ли – 300 тысяч километров секунду! Это вам, знаете ли, как сказал бы Александр Петрович, не баран начхал. Почти что в полной неприкосновенности и мелькание мельчайших пылинок на всем протяжении этого луча. Люди в кинотеатрах чихают и кашляют, волнуются и переживают. Значит, им эти пылинки и в рот и в нос попадают. Отсюда и реакция. Правда, вот эта голая брюнетка после помывки еще на заре кинематографа куда-то подевалась через 58 секунд после начала демонстрации. Поэтому трудно сказать, каким образом за такое короткое время ей удалось сыграть такую заметную роль в догадках товарища.