Огни большого города

Он не был во всем убежден. Ни в чем и никогда. То есть, конечно, убежден-то он был почти что во всем и всегда, но не совсем так, как профессор. Тот – горячий сторонник исторического материализма, и нет в нем места ни для какой такой знаменитой блондинки, как, например, Норма Джин Бейкер Мортинсон. А мой товарищ – не менее горячий сторонник своего фантастического субъективизма, и в нем такой знаменитой блондинке, как Норма Джин Бейкер Мортинсон, самое место. Она же ведь, в конце концов, известна всему человечеству как самая печальная в мире Мэрилин Монро на всей трехмерной плоскости мирового киноэкрана. Она по жизни то ли была, то ли не была любовницей Джона Ф.Кеннеди, застреленного, как известно, из оптической винтовки в Далласе в 1963-м. Да и сама она за год до этого скончалась от психотропной передозировки у себя на калифорнийской вилле… И вот как раз на эту очень известную американскую молодую женщину, по образному выражению Александра Петровича, «твердо, как нога табуретки», стоял у него еще в пятом классе средней общеобразовательной школы: особенно сильно на уроках физической географии. Я с этим соглашался, и он меня называл почему-то Миклухо-Маклаем, а потом уточнял, что эту белокурую женщину он не мог не назвать. Образ ее для него как раз именно с 5-го класса средней общеобразовательной школы, с той, единственной в советском прокате, кинокартины про гангстеров, джаз и бутлегеров, настолько свеж и привлекателен, что он, мечтательно глядя в окно на зажигавшийся всеми огнями огромный город, готов подробно описать ее макияж, цвет волос, привычки, верхнюю одежду, нижнюю одежду и особенно заостриться на изогнутом саксофоне, отнеся и его к «изыскам мирового кинематографа», а никак не столичного климата, умеренную континентальность которого он страстно не выносил, но принимал в качестве неизбежности его московской судьбы.

А для того, чтобы хоть что-нибудь из задуманного состоялось, не нужно, в сущности, ничего. Совсем ничего. Кроме, может быть, моей прокуренной комнаты и наших посиделок иногда до рассвета. Вполне достаточно. А если к этому добавить еще и то, чтобы уже сегодня самая свободная свобода взяла верх, то этого уж точно должно на все хватить. «Я, знаешь ли, убежденный сторонник того, чтобы вершиной жизни была именно такая свобода, а особенно творчества. Ради этого она тогда еще, на заре кинематографа, без трусов и выходила из ванной!» Он, бывало, появится в своем распахнутом пальто, в той же шляпе, такой же рослый и умный, как всегда, и что-нибудь подобное скажет. А потом еще раз.

Х.

Были с его стороны и разные другие рассуждения: это ведь я чаще молчал, а он чаще говорил. К примеру, о том, что практически все применимо как на страницах будущей его научно-просветительской работы, так и во всей нашей жизни, в том числе и наш строительный пустырь с носками на теплой казенной трубе. Я тут же как патриот пустыря собирался его поддержать. Всей душой готов был ринуться на поддержку. Но подходящих слов не находил и слышал только гудки на Ярославском перегоне. И тут же – скрип петель двери каптерки, фуражка без звезды, и давнишний полковник, и навязчивая рифма с стороны товарища, вроде «джаз-продаст». Он ее бог весть откуда взял, но как-то раз буквально пропел во втором часу ночи с такой силой и таким вдохновением, что соседям моим не очень понравилось. Ах, какая была запоздалая рифма, дополненная мелодичном треском маракас и хриплым голосом изогнутого саксофона! И легендой о том, как Валерий Чкалов еще до войны в нашем центровом «У летчиков» длинные мучные макароны покупал! Из-за этого даже мой сосед, Арнольд Моисеевич, технолог по специальности, среди ночи у себя в комнате проснулся и сказал: «Ребята еще молодые, а уже так хорошо жизнь знают. Но не пора ли и этим ребятам хотя бы немного поспать?»

Как нельзя лучше в те же осенние дни вспоминалась и наша детская игра в «политого поливальщика», и как мы с ним в ноябрьской утренней темноте встречали краснозведные танки, а потом то ли я ему, то ли он мне иглой от круглого значка «Москва – пяти морей великий порт» проколол воздушный синий шар, с внятным хлопком распавшийся на тонкие ошметки того же цвета.

Были среди наших дружеских тем и снабжение города электричеством, и золотистые шпроты в масле, сколько бы ни было их в плоской жестяной банке, а также медикаментозная передозировка на вилле под Лос-Анджелесом. И «чего-нибудь покурить». И давняя стрельба по президенту Джону Ф. Кеннеди. И стопроцентное неустановление личности того, кто же все-таки стрелял в него из винтовки с оптическим прицелом. Неужели и этот стрелявший тоже был когда-то членом ВКП(б)?! И утром ехал я к нам на пустырь, пытаясь по дороге разобраться: «Товарищ зачем такое сказал при мне на всю комнату и в результате никуда из комнаты не вышел, оставшись у меня ночевать без, слва богу, верхней одежды?»