Огни большого города

Моей служебной обязанностью было нечто совсем другое. Точнее сказать не могу – снова память подводит. Но, кажется, хотя бы раз в день в мою обязанность входило добегать с оптической астролябией до одного из заборов. Ни до одного из них я ни разу не добежал: грязь на площадке была такая грязная, а сама площадка такая необозримая, что я боялся потерять свой ботинок в грязи, да и кепку ветром тоже могло сдуть. Совковая же лопата время от времени оказывалась в деле как (товарищ верно заметил) «полезное достижение человеческого разума». С ее помощью мужики из нашей бригады с матом и прибаутками одну траншею собирались вырыть, а еще одну намеревались зарыть не без мата и прибауток. Захватывающе интересной представлялась мне и ситуация с длинным железным гвоздодером, принадлежавшим, по некоторым данным, двоим нашим плотникам, Смирнову и Кузякину. Этот их гвоздодер куда-то постоянно пропадал также с неподцензурными прибаутками. Правда, мой непосредственный начальник, то есть Сергей Львович, никогда не ругал за эту пропажу ни советскую власть, ни ее внешнюю политику. По случаю с гвоздодером он и на внутреннюю политику редко ополчался. Он чаще всего за это пропажу сначала с гневом обрушивался на Смирнова вместе с Кузякиным, а затем на чем свет стоит поносил всю бригаду. Но, видимо, зря. Гвоздодер даже при самой тщательной организации поиска отчего-то ниоткуда не имел привычки появляться, и Сергей Львович переходил тогда к описанию того, что в будущем должно появиться на нашей строительной площадке. Это будет самое высокое здание в истории человечества. Не меньше 999 этажей. И самое передовое. И самое оснащенное. И самое удобное. С горельефами, шпилями, всеми удобствами, современнейшей утварью и мемориальной доской с именами всех, кто принимал участие в его создании. Я был наивен тогда, что же делать. Я пробовал, но ничего не получалось у меня, и, несмотря все свои попытки, я совершенно не представлял себе, когда состоится введение такого многоэтажного здания в строй действующих, и какой сводный оркестр с трубами и барабанами привезут на открытие. Приедут ли вместе с оркестром известные советские певцы? Поэтому я старался чаще находиться в нашей душной каптерке на промасленных телогрейках, чем снаружи, где шел дождь со снегом, а когда переставал идти, то тогда осколки бутылки блестели при свете луны. Тут открывалась дверь. Сергей Львович в своей фуражке без звезды не сразу входил в каптерку и не сразу заставал меня в ней. Он только потом, когда входил, в ней меня почти что сразу заставал. Он, застав меня в ней, вскоре понимал, что это я, в связи с чем говорил: «Кончайте вы тут рожу мять об казенные телогрейки, японский городовой!» В результате нескольких уточнений выяснялось, что рожи никакой я ни об какие телогрейки не мну, а городовой относится к Стране восходящего солнца, но никак не ко мне. Убедившись, что такое положение вещей реально, зримо и неоспоримо, Сергей Львович садился рядом со мной и, достав из кармана гимнастерки плавленый сырок «Дружбу», принимался двумя пальцами очищать его от фольги.

V.

С кое-какими издержками оказались учтенными многие необходимые подробности, в том числе и существенная разница между подручным геодезиста в матерчатой кепке и блестящим студентом ВПШа в фетровой шляпе. К этому могу добавить то, что уже добавлял: мы были друзья закадычные, но очень разные в отношении всего, что нас окружало, хотя и выросли оба в одном и том же квадратном московском дворе, где в детстве любили и на велике прокатиться, и помойку поджечь, и пыльный чердак прокурить, и побаловаться с длинным и черным дворницким шлангом: ногами зажать, а затем отпустить. Отсюда и пошло это знаменитое выражение «политый поливальщик». В отношении Матвея Борисыча, нашего дворника. Много раз гонялся Борисыч за нами по всему двору, но никого из нас ни разу не поймал.