Огни Хякки Яко

Гроза настигла их, когда они добрались до Отмели. Чтобы огонь в фонарике не залило дождём, Ямада немного поколдовал над пламенем. На краткий миг Уми показалось, что его окружила белёсая, похожая на туман дымка, но наваждение исчезло так же быстро, как и возникло. Эта предосторожность оказалась нелишней. Хотя Уми хорошо знала родной квартал и смогла бы найти дорогу к дому даже с закрытыми глазами, освещать себе путь в сгустившейся от непогоды темноте было, несомненно, удобнее.

Когда они добрались до усадьбы, Уми провела своих спутников в проулок, спускавшийся к реке. Но на сей раз она миновала ворота для прислуги и свернула вправо. Отсчитав положенное количество шагов и найдя нужное место, Уми отправила задремавшего было Тэцудзи на разведку. Тот поначалу хоть и ворчал, что лазание по стене – занятие, недостойное наследного принца, но под непреклонным взглядом Уми быстро сдался. Похоже, до него дошло: неразумно соваться в усадьбу, не убедившись прежде в том, что их возвращение останется незамеченным.

Ямада подсадил Тэцудзи, и тот на какое-то время неподвижно застыл на стене – лишь глаза его по-звериному мерцали, отражая свет фонариков дежурившей у ворот охраны.

Наконец Тэцудзи махнул лапой, и Уми, не теряя времени, принялась карабкаться следом, цепляясь за увивавшие стену ветви глицинии. Мокрая и шершавая кора неприятно впивалась в ладони, но Уми это не пугало. Да и другого пути всё равно не было: не пойдёт же она стучать в ворота и объяснять охране, что делала по ту сторону стены в столь поздний час.

Судя по характерному шороху ветвей, раздавшемуся за спиной, Ямада последовал за ней. К счастью, кольца на посохе монаха ни разу не звякнули – столь громкий звук в ночной тишине мог запросто выдать их. Должно быть, монах заглушил их звон колдовством, другого объяснения Уми не видела.

Тэцудзи удачно подгадал момент: один из охранников весьма кстати отвлёкся на ночной перекус, а второй за какой-то надобностью принялся разминать затёкшие за время дежурства конечности. Спрыгнув по другую сторону стены, они юркнули за амбар, откуда не так давно начинали свою вылазку в город, а затем, выждав ещё немного, распрощались и разошлись. Ямада тенью скользнул в сторону домика для охраны, где ему выделили комнату, Тэцудзи скрылся в чайной, а Уми поднялась к себе. Сбросив промокшую и грязную одежду и натянув первое попавшееся под руку нижнее кимоно, она завалилась на футон и почти сразу провалилась в сон.

И потому не заметила, как из окутавшего комнату мрака к ней скользнула горбатая тень ёкая с большими и печальными глазами. Баку легонько подул на лицо Уми, а затем улёгся в изголовье, свернувшись клубочком, словно большой причудливый кот.

Задувший в чуть приоткрытые ставни ветерок ласково шевельнул тёмные волосы крепко спящей Уми и шёрстку духа, и в его шёпоте послышался едва уловимый женский вздох…

* * *

Уми прогуливалась по берегу моря. Вживую ей не доводилось видеть столь огромной водной глади, терявшейся где-то за горизонтом, и потому она с нескрываемым интересом оглядывалась вокруг, с радостью подставляла лицо солёным брызгам, позволяла игривым волнам омывать босые ноги, то и дело вязнувшие в прохладном песке.

Место, где оказалась Уми, было безлюдным. Кроме шелеста моря и крика одинокой чайки где-то высоко в небе, тишину больше ничего не нарушало.

– Какой чудесный сон, – вздохнула Уми, раскинув руки в стороны. – Здесь так спокойно!

– Да, мне тоже очень нравится, – раздался за спиной мелодичный женский голос.

Уми обернулась, уже догадываясь, кого увидит в следующее мгновение. Эти ласковые и немного печальные интонации она теперь не спутала бы ни с чем другим.

Миори Хаяси улыбалась. Лёгкое летнее белое кимоно было ей к лицу, но Уми от одного взгляда на одеяние матери сделалось тревожно. Видеть живого человека в цвете, в который облачают мертвецов, – дурной знак. Очень дурной.

– Пройдёмся? – предложила мать, не дав Уми выразить свои страхи в словах. Она согнула руку в локте, Уми ухватилась за неё, и вместе они медленно побрели дальше, обходя крупные камни, которые порой попадались им на пути.

– Когда мы в последний раз гуляли вместе, ты едва доставала мне до пояса, – принялась вспоминать мать. Уми украдкой вглядывалась в её лицо: спокойное и нежное, на нём не осталось ни следа болезненной измождённости, которая запомнилась после последней их встречи.

Лишь теперь, когда они с матерью шли рядом, бок о бок, Уми поняла, в кого унаследовала столь необычайно высокий для женщины рост. От этого наблюдения на сердце сразу потеплело.

– А теперь ты так выросла. – Миори Хаяси остановилась и, взяв Уми за плечи, повернула к себе, рассматривая дочь заблестевшими от слёз глазами. – Стала настоящей красавицей.

Прикосновение прохладных тонких пальцев к щеке больше напоминало лёгкое дуновение ветерка. Уми с трудом сглотнула подступивший к горлу комок.

– Прости, что меня не было рядом, – проговорила мать, прижимая её к себе. Под тонким кимоно сердце билось, словно зажатая в кулаке бабочка. – Мне жаль, что тебе пришлось через многое пройти… Но это лишь начало.