Огонь, что горит в нас

Сади молчала столько, сколько могла – то есть недолго. Она просто не знала, что такое спокойное молчание.

– Так это правда? То, что ты был на реабилитации?

Она болтала слишком много, чтобы мне было уютно с ней. Я ненавидел рассказывать про свой курс реабилитации, потому что мне довольно часто хотелось снова оказаться в клинике. В остальное время мне хотелось оказаться снова в переулке, рядом с мусорными баками, и чтобы у меня было немного дури. Я уже давно не употреблял запрещенных веществ, но все же продолжал думать о них каждый день. Доктор Хан сказала, что возвращение к нормальной жизни будет трудным, но она верила, что я с этим справлюсь. Я пообещал ей, что если почувствую тягу к веществам, то буду щелкать себя по запястью красным резиновым браслетом, который она дала мне: это должно напомнить о том, что сделанный мною выбор реален, так же, как саднящие полоски на коже.

На браслете была надпись «сила», и это казалось странным, потому что я совершенно не чувствовал себя сильным.

Я щелкал себя браслетом по руке с того самого момента, как Сади начала говорить.

– В городе ходили слухи, что ты уже умер. Мне кажется, их распускала твоя мать, – сказала она.

– А ты знаешь, какие у тебя красивые глаза? – спросил я, меняя тему. Я начал целовать ее шею, слушая тихие стоны.

– Они просто зеленые.

Она ошибалась. Ее глаза были уникального оттенка «селадон», в котором к зеленому цвету примешивались голубоватый и серый.

– Несколько лет назад я смотрел документальный фильм о китайской и корейской керамике. Твои глаза – цвета глазури, которую там использовали при производстве керамической посуды.

– Ты смотрел китайский фильм про керамику? – со смешком спросила она, пытаясь выровнять дыхание, в то время как мои губы скользили по изгибу ее ключицы. Я чувствовал, как Сади дрожит. – Должно быть, у тебя в голове была такая каша!

Я засмеялся, потому что она понятия не имела, о чем говорила.

– На западе эту глазурь называют «селадон», но ее китайское название – «цинци». – Я приник губами к ее губам. Она целовала меня в ответ, потому что это была главная причина, по которой мы оказались в этом грязном номере грязного отеля. Мы были здесь, чтобы принять несколько прикосновений за любовь. Мы были здесь, чтобы принять несколько поцелуев за страсть. Мы были здесь, чтобы принять одиночество за целостность. С ума сойти, на что готовы люди – на что способны люди, – лишь бы избежать ощущения одиночества.

– Ты сможешь остаться на ночь? – прошептала она.

– Конечно, – выдохнул я, проводя языком по ее уху.

Я хотел остаться с ней на ночь, потому что одиночество давило. Я хотел остаться с ней на ночь, потому что тьма наползала. Я хотел остаться с ней на ночь, потому что она просила меня об этом. Я хотел остаться с ней на ночь, потому что хотел остаться на ночь.

Она стянула мою футболку через голову, ее пальцы пробежали по моей груди.

– О боже, какие у тебя мышцы! – взвизгнула она. Потом хихикнула. «Твою мать!» Действительно ли мне так уж хотелось остаться на ночь?

Ничего не ответив, я стянул джинсы с нее, потом с себя. Когда она улеглась, я навис над ней. Мои губы скользнули вниз по ее шее, по груди, через живот и задержались у края трусиков. Когда я провел пальцем у нее между ног, поверх тонкой ткани, Сади застонала:

– Да… пожалуйста…

В эту ночь она была моим наркотиком. Я чувствовал себя чуть менее одиноким. Я даже прикинул: не позвонить ли ей завтра, чтобы снова встретиться в этом отеле и снова трахнуть ее на скрипучей кровати.

Быстрым движением я избавился от своих трусов и оказался поверх нее. Я уже натянул презерватив, но как раз в тот момент, когда я собирался войти в нее, она вскрикнула:

– Нет, подожди! – В ее селадоновых глазах промелькнул страх. Она прижала обе ладони ко рту, на глаза ей навернулись слезы. – Я не могу… Я не могу.

Я замер, нависнув над ней. Приступ виноватости был резким, как удар в живот. Она не хотела секса со мной.

– О господи, извини. Я думал…

– Я не должна была этого делать, – сказала она. – У меня есть другой.

«Погодите».

– Что? – спросил я.

– У меня есть мужчина.

Мужчина? «Черт бы тебя побрал!»

Она была лгуньей. Она была обманщицей. У нее был мужчина.

Я слез с нее и сел на край постели. Обеими руками вцепившись в край матраса, я слушал, как она шевелится у меня за спиной. С каждым ее движением простыня сминалась.

Сади негромко произнесла:

– Извини, я думала, что смогу сделать это. Я думала, что смогу пройти через это, но я не могу. Я думала, что с тобой будет легче, понимаешь? Легче забыться и отпустить. Я просто подумала, что смогу на некоторое время забыть.

Не оборачиваясь к ней, я пожал плечами.

– Неважно. – Встав с кровати, я направился в ванную. – Сейчас вернусь.

Закрыв за собой дверь, я провел руками по лицу, потом снял презерватив и швырнул его в мусорное ведро, прислонился к закрытой двери и стал мастурбировать.

Это, вероятно, выглядело жалко. Я был жалким.