Огонь, что горит в нас

– Хочешь быть сильным и злым? А? – Он потащил меня через всю комнату, так, что я спотыкался и падал. – Хочешь ломать вещи?

Он приволок меня в комнату и распахнул шкафчик под раковиной.

– Нет! Папа, прости! Прости! – кричал я, пытаясь вывернуться из его хватки.

Он ухмыльнулся и затолкал меня в шкафчик.

– Вот твои поганые хлопья, – сказал он, хватая коробку и высыпая все ее содержимое мне на голову. – Он захлопнул дверцу шкафчика, и я изо всех сил пытался открыть ее, но у меня ничего не получалось. Должно быть, он подпер ее чем-то тяжелым.

– Папа, пожалуйста! Прости меня! – кричал я. – Не оставляй меня здесь! Прости меня!

Но он меня не слушал, а спустя некоторое время я перестал слышать даже его шаги.

Не знаю, сколько времени я просидел, запертый в этом шкафчике, но я успел дважды заснуть и один раз обмочиться. Когда мама нашла меня, она покачала головой, словно разочаровавшись во мне. Вид у нее был взвинченный.

– Ох, Логан, – вздохнула она и пригладила рукой свои волосы, потом раскурила сигарету. – Что ты натворил на этот раз?

Глава 28

Алисса

– Ты хотя бы представляешь, как сильно ты сбиваешь меня с толку, Логан? – спросила я, скрестив руки на груди. Он стоял у меня на крыльце в темных джинсах и черной футболке. Мне уже было холодно на ветру в одной просторной длинной футболке и носках до колен. Логан стоял спиной ко мне, отойдя к краю крыльца и ухватившись за перила, и смотрел куда-то в темноту. Его руки, лежащие на деревянных перилах, были крепкими и мускулистыми, я отчетливо видела каждое сухожилие на кистях его рук. Когда мы были юными, он был красивым, но не накачанным. Теперь он походил на греческого бога, и от одного его вида у меня возникала слабость в ногах.

– Знаю… Просто… я не знаю, куда мне идти.

Он повернулся ко мне лицом, и я ахнула, увидев его подбитый глаз. Я бросилась к Логану, осторожно коснулась синяка и увидела, как Логан поморщился.

– Твой отец?

Он кивнул.

– Если я в таком виде приду к Келлану, он выйдет из себя.

«Ох, Ло…»

– С тобой все в хорошо? А с твоей мамой? – спросила я и умолкла. Мы словно вернулись в прошлое, повторяя все те же слова в тех же обстоятельствах, что и тогда. Мне было грустно, что одно из наших общих воспоминаний оказалось вот таким.

– С ней совсем не все хорошо, но это нормально.

«Дежавю».

– Заходи, – сказала я, взяв его за руку. Он помотал головой и убрал руку.

– Когда мы в прошлый раз говорили, ты спросила у меня кое-что, а я не ответил.

– Что?

– Ты спросила у меня, думаю ли я про того ребенка. – Он потер затылок. – Я думаю о том, что в конце лета он или она пошли бы в детский сад. Я думаю о том, как он мог бы смеяться и что у него были бы такие же глаза, как у тебя. Я думаю о том, что у нее, наверное, была бы привычка жевать воротник и икать, когда она нервничает. Я думаю о том, как билось бы его сердце. О том, как она любила бы тебя. Как бы он ходил, разговаривал, смеялся, хмурился. Я думаю об этом – намного больше, чем хочу. А потом…

Он замолчал и откашлялся.

– А потом я начинаю думать о тебе. О твоей улыбке. О том, как ты жуешь воротники своих футболок, когда нервничаешь или когда смущаешься. Я думаю о том, что ты икаешь три раза, когда ты сердишься, и что всякий раз, когда твоя мать унижает тебя, это все еще больно. Я думаю о том, где блуждают твои мысли во время ночной грозы и думаешь ли ты обо мне – хотя бы на секунду.

– Ло, – вздохнула я. – Заходи в дом.

– Не приглашай меня, – пробормотал он почти беззвучно.

– Что?

– Я сказал – не приглашай меня.

– Ты не хочешь со мной разговаривать?