Огонь под пеплом

Жозефину не успели позабыть ни при дворе, ни в свете; Марию-Луизу постоянно сравнивали с ее предшественницей. В глазах Наполеона новая жена, похоже, выигрывала от сравнения, а вот его сестры и мать, как обычно, брюзжали: теперь они, презиравшие "старуху", вспоминали о том, что Жозефина всегда была с ними любезна и предусмотрительна, никогда не пряталась от них, принимала по-дружески, через нее можно было передать любую просьбу, если страшно заговорить с императором самой. А эта? Только церемонные визиты, никакой близости, теплоты… И всё же ненависть оказалась настолько живуча, что возвращение Гортензии ко двору было воспринято с ревнивой тревогой: неужели Богарне снова входят в силу? Ведь это в них корень всех бед! Не зная, чем досадить Гортензии, Полина Боргезе однажды вечером при всех упрекнула ее в опале своего брата: это она виновата в том, что Луи лишился голландской короны, это она обрекла мужа на скитания, а своих детей — на прозябание! Из глаз у Гортензии брызнули слезы; Полина сама не ожидала, что ее слова кто-то воспримет всерьез, и осталась довольна произведенным эффектом… А Мария-Луиза ничего не поняла.

* * *

Скромный дом на улице Ла-Уссэ роскошно обставили в стиле "ампир" — об этом позаботился Дюрок. Некогда тихий особнячок наполнился шумом разговоров, топотом ног, детским плачем — Мария Валевская приехала не одна, а с обоими сыновьями и двумя племянницами, захватив с собой двух кормилиц, трех горничных, двух поваров и несколько лакеев. "Мадам, — говорилось в письме, которое она получила в сентябре; — если ваше здоровье уже восстановилось, я желал бы, чтобы вы приехали в конце осени в Париж, я безумно хочу вас видеть. Не сомневайтесь в моем интересе к вам и в известных вам чувствах".

Большая карета перегородила узкую улочку. Мария поднялась в нее и бережно приняла из рук кормилицы полугодовалого младенца. Александр с любопытством крутил головой и таращился в окошко… Император находился в свадебном путешествии, когда ему сообщили о рождении сына; он прислал ему кружев из Брюсселя и двадцать тысяч франков золотом… Ах, как он будет счастлив, когда увидит его! Конечно, ребенок еще очень мал, но уже сейчас сходство чрезвычайное… Выбравшись из лабиринта переулков на набережную, карета покатила в Тюильри.

28

В Гельсингборге Чернышев повстречал Дезире Клари, которая вместе с сыном (ровесником обездоленного принца Густава) ехала к мужу в Стокгольм; ее высочество попросила Сашу немного обождать, пока она напишет письмо к Жюли (испанская королева предпочитала Париж Мадриду). Переправа через Бельт, на виду у английской эскадры, добавила остроты и без того нескучной поездке. Не задержавшись в Копенгагене, Саша отправился прямиком в Париж и примчался туда за два дня до Рождества. Едва успев привести себя в порядок после ночи в пути и доложить о своем прибытии, он поспешил в Тюильри.

Наполеон был на совете, Саше пришлось прождать в приемной с двух до половины шестого, но как только заседание окончилось, его провели в кабинет.

После обычных вопросов о здоровье императора Наполеон принял у Чернышева собственноручное письмо Александра и начал расспрашивать его о Швеции и кронпринце. Помня о наставлениях Бернадота, Саша в самых черных красках описал ему положение шведов и в подтверждение своих слов вручил письмо Карла-Юхана вместе с депешей от Алькье.

— Я предсказывал ему неприятности, если он не уничтожит конституцию, — сказал Бонапарт, бросив письмо на стол. — Зачем корона на голове, если руки связаны? У шведов умы вечно находятся в брожении, они сами не знают, чего хотят, а уж свобода книгопечатания совершенно противна монархии. Скоро ли умрет нынешний король? Надеется ли наследный принц управлять умнее его?

Чернышев пересказал ему по памяти то, что услышал от барона Алькье по поводу политического положения в Швеции и состояния ее торговли.

— Все теперь страдают, и Швеция должна терпеть, — отозвался на это Наполеон.

Он снова перевел разговор на стокгольмский двор: каков там дворец? Какие люди окружают Бернадота? Умеет ли он вести себя по-королевски? Много ли король тратит денег? Удовлетворив, по мере возможности, его любопытство, Саша повторил, что император Александр будет твердо соблюдать континентальную систему, желая еще теснее соединиться с Францией. Наполеон посмотрел на него холодно.

— Судя по депешам от моего посла в Петербурге и из сообщений князя Куракина герцогу Кадорскому, император Александр смотрит на это дело неодинаково со мной. Я писал ему о единственном средстве уничтожить Англию, но так как он, похоже, считает это средство вредным для России, я более не настаиваю. Мир с турками скорее исправит ваши финансы, чем мир с Англией. Я же искренне желаю сохранить мир с Россией и ручаюсь за него, если вы сами его не нарушите. Вероятно, русским более хочется войти в Париж, нежели мне в Петербург.