Огонь под пеплом

Вся эта провокация — лишь средство, с помощью которого Наполеон хотел отомстить Фуше за то, что он предупредил Люсьена о грядущем аресте и убедил уехать в Америку. Бонапарт так жгуче ненавидит своего брата, что эта ненависть опаляет других. Однако какой лицемер! На следующий день после ареста Уврара Фуше узнал о своей отставке — и тут же получил назначение в Рим, генерал-губернатором! "Мы ожидаем, что вы продолжите на новом посту предоставлять нам доказательства вашего усердия к служению нам и вашей привязанности к нашей особе". Как будто Фуше так глуп, что его можно дважды обвести вокруг пальца! "Не стану скрывать, что я испытываю острую боль, удаляясь от Вашего Величества, — написал он в ответ. (Пропади ты пропадом!) — Я теряю одновременно счастье и свет знания, которые получал каждый день от разговоров с Вами. Если что-либо и может смягчить эти сожаления, то лишь мысль о том, что при данных обстоятельствах, полностью покорившись воле Вашего Величества, я предоставляю Вам доказательство безграничной преданности Вашей особе".

В гостиной герцогини Отрантской то и дело докладывали о визитерах, явившихся выразить свое соболезнование под видом поздравлений с новым назначением. Фуше прекрасно знал, что ни в какой Рим его не пошлют, однако сразу отправился к герцогине Тосканской просить рекомендательных писем во Флоренцию: ему ведь придется проезжать через ее владения. Элиза снабдила его целым ворохом писем к "нашим общим друзьям" (еще бы: многие из них были обязаны своими должностями именно Фуше). Как знать, чем обернется дело, всё может пригодиться.

Министром полиции Бонапарт назначил генерала Савари, герцога де Ровиго. Трефовый туз… Чертова ведьма! Фуше встретился со своим преемником, был очень любезен, попросил обождать дня три с переездом в отель Жюинье на набережной Вольтера: ему нужно время, чтобы разобрать бумаги и передать дела в полном порядке. Савари восхитился: три дня! Он сам не разобрался бы тут и за целый год! Болван. Эти три дня Фуше провел у камина, сжигая архивы, списки доносчиков из высшего общества — мужчин и женщин, рапорты тайных агентов, личные дела подозрительных и могущественных особ, доклад о доме Бурбонов двухлетней давности… Бонапарт не дурак: он первый встревожился из-за отсрочки. Не пожранное огнем Фуше забрал с собой в замок Ферьер.

В газетах объявили, что герцог Отрантский отправился в Рим. Разумеется! Он ведь так старательно корчил из себя простака, чтобы не вызвать подозрений, что даже велел написать большими буквами на дверцах карет: "Экипаж римского генерал-губернатора". Испросил отпускную аудиенцию, явился к Бонапарту; тот велел ему дожидаться в своем имении, пока в обществе не утихнут пересуды. Что ж, Ферьер — одно из прекраснейших мест во Франции. Огромный лес, прекрасный замок, каналы, рощицы, насыпные холмы — деньгам из тайных фондов министерства полиции и крупным выигрышам из игорных домов нельзя было найти лучшего применения. Очень скоро туда явился Бертье: император требует вернуть его собственноручные письма и кое-какие бумаги, которых не нашли в отеле Жюинье. Отдать свои щит и меч? Ни за что! Бертье ничего не добился; послы иноземных держав, подосланные в Ферьер Бонапартом, тоже вернулись с пустыми руками. Не дожидаясь вооруженного отряда, Фуше уехал в Лион, взяв с собой старшего сына с его гувернером. Вот и пригодились письма от Элизы! Вперед, во Флоренцию!

* * *

Отставка Фуше заставила Меттерниха насторожиться. Несколько дней он выжидал, но, похоже, о тайных визитах австрийских агентов в отель Жюинье через садовую калитку с улицы Бак никто не узнал.

С тех пор как императорская чета вернулась из свадебного путешествия, Меттерних возобновил осаду Бонапарта, которую вел уже два месяца: пока Наполеон очарован новой женой (умница девочка!), нужно добиться от него списания большей части военных контрибуций, выгодных условий займа, свободной торговли для австрийских купцов через Триест, разрешения на экспорт хлеба из Венгрии в Иллирию, а также уничтожения фальшивых ассигнаций, которыми французские войска наводнили Австрию во время недавней войны, и компенсаций аристократам, утратившим свои земли (в их число входили князь Шварценберг и сам граф Меттерних).

Праздники продолжались: десятого июня Наполеона и Луизу торжественно принимали в парижской Ратуше. По такому случаю с фронтона сколотили фригийский колпак, красовавшийся там с девяносто третьего года, и стерли надпись: "Единая и неделимая Республика, Свобода, Равенство, Братство или Смерть". О Республике бывший якобинец предпочитал не вспоминать, а единой и неделимой он хотел сделать Европу — под властью Франции.