Огонь под пеплом

По вечерам, делая записи в своем дневнике и воспроизводя в памяти долгие разговоры в Тюильри, чтобы, обрывая лепестки слов, обнажить кочерыжку смысла, Меттерних иногда застывал за столом, глядя на огонь свечи. Бонапарт ничуть не изменился; семья, тихие радости, покой народов — это всё шелуха. Колыбельная для легковерных. Не зря он восхищается невинностью своей супруги, не способной хитрить и притворяться. Но Меттерниха ему не провести. Разговоры об усилении континентальной блокады? Дымовая завеса. Фуше прогнали из-за неудавшихся переговоров с Англией о заключении мира. Если Наполеон хочет замириться с Лондоном, значит, намерен воевать с кем-то еще. С кем? Ответ очевиден. Что означают эти намеки на возможное возвращение Иллирийских провинций, если Австрия уступит свою часть Галиции Варшавскому герцогству? Царь не потерпит усиления Польши.

Австрия сейчас раздавлена, на грани банкротства, у нее почти не осталось армии, и император Франц не утвердил торговый договор, слишком выгодный для Франции. Но будем считать, что это всего лишь черная полоса, за которой последует белая, если… если Австрия останется над схваткой, а затем заберет себе то, что выпадет из ослабевших рук. Пока же нужно всем кивать и улыбаться, чтобы ни французы, ни русские, ни пруссаки не догадались о том, что у графа на уме.

21

Стокгольм, 21 июня 1810 г.

Дорогая Шарлотта!

Пишу второпях, чтобы отправить письмо с оказией, заранее прошу прощения, если оно окажется сбивчивым и путаным, но я просто обязан рассказать Вам о том, чему стал свидетелем, чтобы у Вас не сложилось неверного представления из-за лживых слухов, неизбежно порождаемых подобными происшествиями.

Вчера утром я исполнял печальный долг, сопровождая гроб с телом кронпринца из церкви Салем в Риддархольмен. Судьбе было угодно, чтобы трагическое происшествие, лишившее нас его королевского высочества, тоже произошло на моих глазах, ведь я был в Квидинге во время роковых учений. Я стоял тогда во второй линии, но прекрасно всё видел: во время атаки, когда один эскадрон поскакал на другой, кронпринц случайно оказался у них на пути; его конь поднялся на дыбы, всадник держался, но, когда конь пустился галопом, Е.К.В. вылетел из седла. Мы бросились к нему на помощь, он был без сознания; послали за доктором; кронпринца перенесли в палатку; через час нам объявили, что он скончался… Мы все были потрясены до глубины души. Е.К.В. провел в Швеции всего пять месяцев, однако успел снискать всеобщую любовь. Я видел его вблизи, у него было простое и доброе лицо; тех, кто к нему обращался, он выслушивал со вниманием… Оба врача — и королевский лейб-медик, и наш полковой хирург — были согласны в том, что Е.К.В. скончался от удара, вызванного испугом от неожиданной опасности, а кроме того, расшибся о землю. В любом случае слухи об отравлении, которые после начали распускать в Стокгольме, совершенно неосновательны. Вероятно, нас, Мёрнерских гусар, невольных виновников гибели кронпринца, нарочно отрядили в конвой для траурного кортежа, чтобы мы могли засвидетельствовать… К сожалению, нам не удалось помешать тому, что случилось.

В Лильехольмене мы остановились, поджидая важных особ. Первым прибыл генерал Сильверспарре с адъютантами, за ним — рейхсмаршал в королевской карете; он был в белом костюме ордена Серафимов, с голубой лентой через плечо и при всех орденах. Лицо его было печально, хотя вряд ли он скорбел по кронпринцу. Всем известно, что граф Ферзен много лет облачался в траур 20 июня, ведь в этот день он расстался с несчастной королевой Марией-Антуанеттой, подготовив побег, окончившийся так неудачно. Увы, он не мог предвидеть, что в этот же день их души соединятся на небесах… Но попытаюсь всё же рассказывать по порядку.