Огонь под пеплом

Этот лейтенант, Карл Отто Мёрнер (не сын ли он полковника Мёрнерских гусар? Ах, племянник!), начал с выражения признательности за дело трехлетней давности: во время боев в Померании его дядюшка угодил в плен, и господин маршал любезно предоставил ему кров в собственном доме и услуги хирурга. Шведские солдаты, плененные после капитуляции Любека, до сих пор вспоминают доброту князя де Понтекорво со слезами благодарности! Полноте, какие пустяки… Отнюдь! Безупречная жизнь, талант полководца и мудрость правителя — крайне редкое сочетание, вот почему Мёрнер и барон Анкарсвард позволили себе нарушить уединение его светлости, дабы спросить его: не соизволит ли он принять титул кронпринца, если такое предложение поступит ему от Риксдага?

Бернадот чуть не расхохотался. Кронпринц? Наследник шведской короны? Он, младший сын нищего адвоката из Беарна, начавший службу простым солдатом? Но все эти мысли мгновенно улетучились, как только из памяти всплыла картина: госпожа Ленорман в тюрбане на голове вглядывается в свои карты и объявляет, что однажды Бернадот воссядет на троне, как Бонапарт, но только не во Франции, а где-то за морем… Почему бы нет? Его свояк Жозеф Бонапарт — король Испании, земляк Мюрат — король Неаполя; ходят слухи, что маршалу Сульту предлагали корону Португалии, а Даву — стать польским королем. Швеция! Она еще не под пятой Бонапарта; если Бернадот получит корону, то не из рук Наполеона — ради одного этого стоит попытаться!

Мёрнер тем временем продолжал свои объяснения: он находится в Париже, чтобы сообщить императору о внезапной кончине кронпринца Карла Августа. Его величество Карл XIII через пять дней после этого несчастья направил своему кузену письмо, желая узнать, как он отнесется к избранию кронпринцем герцога Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Августенбургского, в пользу которого высказывается большинство депутатов Риксдага. Собственно, Мёрнер и был уполномочен Риксдагом сделать это предложение Фредерику-Кристиану, но он не мог не воспользоваться своим пребыванием в Париже, чтобы дать Швеции еще один шанс. Лейтенант говорит сейчас не только от себя лично, но и от имени шведской молодежи, которой небезразлично будущее отечества. Швеция переживает тяжелые времена, это корабль, потрепанный штормом, с поломанными мачтами, без руля и без ветрил; спасти его может лишь кормчий, побывавший во многих бурях, человек твердый и решительный, способный восстановить внутренний порядок, оградить страну от внешней угрозы и отомстить за поруганную честь, то есть вернуть Финляндию. Прежде чем явиться в Лагранж-ла-Превоте, Мёрнер переговорил со шведским консулом Синьёлем, а также с графом Вреде — чрезвычайным послом, направленным королем к императору французов с поздравлениями по случаю его женитьбы.

— Шведы — лютеране, а не католики, — говорила Дезире. — И наверняка не говорят по-французски, как мы сможем их понимать? И потом, это так далеко, на севере! Там, должно быть, ужасный климат! Мы с тобой оба выросли на юге, мы там зачахнем! И Оскар — ты подумал об Оскаре? Увезти его из Парижа в какую-то глушь, во льды!

— Ты, верно, путаешь Швецию с Лапландией, — возразил на это Жан. — В Париже тоже бывают такие зимы, что Сена замерзает, но ты же на это не жалуешься. А Стокгольм — никакая не глушь, такая же столица, как и прочие, и если этот барон сумел со мной объясниться, значит, при желании мы со шведами поймем друг друга. Они храбры и отважны, дерутся как львы, которые изображены на их гербе. А то, что они лютеране… Бонапарт в Египте был готов сделаться магометанином, лишь бы добиться своей цели.

— Бонапарт ни за что не допустит, чтобы ты стал королем!

— Я поеду к нему в Сен-Клу и поговорю с ним. Ну а ты что скажешь?

Оскар вскинул на отца большие карие глаза. Он был похож на мать: тот же овал лица, пухлая нижняя губа, только без жесткости черт, которую Дезире приобрела к тридцати двум годам, зато гасконский нос и ямочку на подбородке мальчик унаследовал от отца.

— Я считаю, папа, что ты должен составить счастье этого храброго народа, — серьезно сказал он своим тонким детским голосом.

Бернадот рассмеялся и поднял его на руках к небу.

* * *

Приглашение в Сен-Клу прибыло накануне назначенного дня; в нём уточнялось, что двор в трауре. Потоцкая немедленно послала к мадам Жермон за подобающим случаю нарядом, но та объяснила горничной, что император не любит черный цвет, поэтому в траур все носят белое, особенно за городом. Роброн, затейливая прическа — вот и всё, что нужно.