Огонь под пеплом

Эти газеты совсем от рук отбились! Главного редактора долой! Если все три северные короны соединятся на одной голове, император Александр усмотрит в этом прямую угрозу; еще не хватало приплести сюда Францию. Наполеон решил отозвать Дезожье и приказал барону д’Алькье готовиться выехать в Стокгольм, чтобы разведать насчет возможного регента при сыне Густава Адольфа: Гортензия и Полина говорили о нём с интересом. С другой стороны, француз на шведском троне — заманчиво, хотя и непременно осложнит отношения с Россией. Но почему бы нет? Только не Бернадот, конечно. Король, чья фамилия не Бонапарт? Значит, каждый солдат носит в ранце не только маршальский жезл, но и скипетр? Можно себе представить, что тогда начнется! Они сами упомянули об Эжене — да, это было бы чудесно! Наполеон отправил к пасынку Дюрока, потом вызвал его в Сен-Клу, но Эжен упорно отказывался от этой чести: он доволен своей судьбой; он оказал кое-какие услуги Франции и Италии и может рассчитывать на уважение в этих странах, но ничего не сделал для Швеции, к тому же он совершенно не расположен переменять веру, и его жена тоже не согласится на это — ни для себя самой, ни для детей. Кстати, королева Фредерика, жена Густава Адольфа, — родная сестра его тещи, королевы Баварии; Эжен не может посягнуть на наследство ее сына… В итоге Наполеон велел Шампаньи глубокомысленно молчать на все расспросы, а генералу Вреде сказал, что примет любой результат свободного волеизъявления шведского народа. Когда к нему явился Бернадот, император не стал ни отговаривать его, ни поощрять: пусть всё идет своим чередом, будь что будет. В Риксдаге его прокатят на вороных, наш гасконец получит отличный щелчок по своему длинному носу и ничего не сможет этому противопоставить. Поделом ему! Он горазд только на речи, а не на дела. Поехать добывать себе трон? Он не посмеет.

* * *

Послали за доктором: барон стал белый как полотно, его губы дрожали, взгляд помутился. Дождавшись прихода эскулапа и вверив больного его попечению, граф Вреде тихонько выскользнул на улицу. Он убеждал себя, что поступил правильно, рассказав шведскому посланнику о поступке лейтенанта Мёрнера, — разве мог он ожидать такой реакции? Еще не хватало, чтобы Лагербильке разбил паралич… Ничего, человек он молодой, доктор пустит ему кровь, и всё будет хорошо.

Придя в себя, Густав Лагербильке выслал всех, пожелав остаться один. Ему надо было подумать. Боже мой, Боже мой! Какой-то офицеришка, возомнив себя дипломатом, приглашает французского маршала занять шведский трон! И Вреде уверяет, что эта дурная шутка уже дошла до императора, который может отнестись к ней вполне серьезно! Француз наследует корону Вазы! Швеция становится вассалом Франции, ей навязывают разрыв с Англией, пущенная на дно торговля увлекает за собой всю экономику… И это произойдет потому, что он, Лагербильке, был настолько слеп, что позволил интриганам провести у себя под носом чудовищную махинацию! Но может быть, всё образуется, над мыслью об избрании кронпринцем француза в Стокгольме только посмеются — хотя смеяться будут и над шведским посланником, который ловил в Париже ворон. Что делать? Нужно непременно выяснить намерения императора. Завтра воскресенье, первое июля, вечером будет бал у австрийского посланника в честь императорской четы — вот прекрасный случай поговорить с Шампаньи и объясниться!

22

Небо капризничало, часто проливаясь дождем, но князь фон Шварценберг настаивал на том, чтобы праздник проходил в саду: он разослал полторы тысячи приглашений, а в Париже принято являться на праздники и незваными; в особняке не нашлось бы достаточно большой залы, чтобы вместить всех гостей, и вообще заставлять императора с императрицей продираться сквозь толпу, обрекать их на толкотню, духоту и давку — это моветон. К тому же в саду предполагалось возвести декорации нескольких замков, в которых Мария-Луиза проводила детство; танцовщики из Оперы разучивали австрийские и венгерские народные пляски.

Архитектор соорудил павильон, покрывавший бассейн, клумбы и аллеи, в который вела изящная галерея от самого дома; доски потолка покрыли просмоленной тканью и сверху еще слоем вощеного полотна, чтобы даже ливень не помешал веселью, а изнутри обили розовым атласом и серебристым газом. Всё было легким и воздушным: шелковые и муслиновые занавеси на окнах, фестончики, гирлянды искусственных цветов. Чтобы помещение казалось еще больше, на стенах повесили зеркала, в которых отражались бра, жирандоли и семьдесят три бронзовых люстры на сорок свечей каждая, не считая огромной центральной. Для императорской четы предусмотрели особый вход, чтобы их величества сразу могли взойти на помост в правой части зала, где поставили два трона из алого бархата. Французских и австрийских орлов на стенах нарисовали спиртовыми красками (они быстрее сохнут), паркетный пол, настеленный на опоры, тщательно натерли воском.