Огонь под пеплом

В саду было светло как днем; мужчины катались по траве, чтобы сбить огонь с одежды; закопченные, растерзанные женщины с тревогой выкликали имена тех, с кем пришли сюда; тут же шныряли воришки, перелезшие через стену, чтобы поживиться в суматохе и неразберихе. Беременная Паулина фон Аренберг (невестка князя фон Шварценберга) и княгиня фон дер Лейен не могли отыскать своих дочерей. Первой вдруг показалось, что из бальной залы донесся детский крик. Прежде чем кто-нибудь успел их остановить, обе бросились обратно в огонь — и тотчас обрушился купол… Девочки вскоре нашлись — их успели вывести в сад, а матерей не сразу извлекли из-под обломков. Княгиню фон дер Лейен вынес какой-то молодой швед — и тотчас упал замертво. Княгиню фон Аренберг убило люстрой; серебряный обод ее диадемы расплавился и впился в череп. Наполеон велел доктору попытаться спасти хотя бы ребенка, но младенец, извлеченный на свет, умер через несколько минут.

Гостиные дома графа Реньо наполнялись изуродованными людьми, стонавшими и кричавшими от боли. Остаток ночи прошел в хлопотах возле них, но вот и рассвело, надо возвращаться. Дамы, способные идти, спустились на улицу. Кареты, слуги — всё исчезло; по брусчатке грохотали только тачки зеленщиков, направлявшихся на ближайший рынок. Потоцкой пришлось идти на площадь Согласия в бальном наряде из тюля и белых атласных туфельках, ловя на себе дерзкие взгляды и выслушивая сальные шутки. Довольно с нее Парижа, скорее домой!

…В эту ночь в Сен-Клу не спали, тревожась об императоре. Он появился на заре — смертельно уставший, краснолицый, в прожженных чулках, с опаленными руками (перчатки расползлись). Прошел прямиком к Марии-Луизе — убедиться, что она оправилась от испуга, затем направился в свою спальню, бросил шляпу на кровать, рухнул в кресло:

— Боже, ну и праздник!

Камердинер стал снимать с него одежду, пришедшую в полную негодность; Наполеон рассказывал ему о случившемся несчастье, припоминая страшные подробности. Поутру он разослал пажей ко всем пострадавшим — справиться о здоровье, одновременно дав инструкции редакторам "Универсального вестника" и остальных трех газет: поскольку гибель родственницы австрийского посла замолчать не удастся, пусть она станет единственной жертвой пожара. В крайнем случае можно вскользь упомянуть о том, что состояние здоровья еще трех дам вызывает опасения. Как удачно, что среди гостей было много иностранцев, которых мало кто знает: их смерть совершенно точно останется незамеченной.

…Чернышев положил голову на грудь Полины, ласково перебиравшей пальцами черные кудри своего спасителя. Во дворец Боргезе не долетали крики, треск горящего дерева, гудение огня; в саду щебетали птички, приветствуя дневное светило. Полина нащупала жесткий край опаленного локона, вздохнула с досадой:

— Это всё австриячка. У, макрель лупоглазая! Вот увидишь: она принесет нам несчастье. Когда в Париже был праздник в честь свадьбы Марии-Антуанетты, на улицах затоптали несколько тысяч человек, — нам рассказывала мадам Кампан в пансионе. Уродина носатая… Матушка тоже ее не любит. Ее никто не любит, только Напо… Наверное, она его околдовала. И этот пожар — дурной знак. Плохая примета…

Полусонный Саша провел ладонью по ее шелковистой коже от бедра до колена и обратно.

— Я спасу тебя еще раз, сколько потребуется… Моя волшебница… чаровница… богиня, — говорил он между поцелуями.

О пожаре и толках в обществе Чернышев не преминул рассказать в ежемесячном рапорте государю. Добавил про осаду Сиудад-Родриго в Испании и посылаемых туда подкреплениях, упомянул о поляках, недавно прибывших в Париж, и расписал подробно расположение всех войск Наполеона и его союзников (он обзавелся связями в Военном министерстве).

23

Получив письмо от Эжена, Гортензия упала в обморок. Ее привели в чувство, она снова схватила листок и принялась перечитывать страшные строки. О Господи, ведь и она могла быть там, в огне и в дыму, отчаянно пытаясь спастись!.. Несчастная Паулина, ей было лет тридцать пять, может, чуть больше… Восемь детей остались без матери! Лишь бы Августа не потеряла ребенка, пережив такой ужас!

Слуга доложил, что лошади готовы. Поддерживаемая горничной, Гортензия поднялась в экипаж и откинулась на подушки. Даже люди на почтовых станциях говорят, что она совсем плоха — краше в гроб кладут. В груди точно камень, а при кашле на платке порой остается кровь. Ничего, в Пломбьере она будет спасена, лишь бы добраться туда поскорее.