Огонь под пеплом

Луи отрекся?! Его заставили. Сам он никогда бы не пошел на это, он слишком привязался к Голландии и своим подданным. В январе прошлого года, когда ужасное наводнение затопило несколько поселков, сады Бетюве скрылись под водой, а не меньше двухсот человек погибло, король собственноручно укреплял дамбы мешками с песком, руководил спасательными работами, ездил по дальним деревням и ободрял их жителей. Теперь, когда муж из бездушного тирана превратился в несчастного изгнанника, он неожиданно стал дорог Гортензии, тревожившейся о его судьбе. Куда он уехал? Неужели в Америку, как Люсьен? Путь через океан долог и опасен, и что он будет делать в чужой земле, один, без помощи и утешения? А ее сын? О Господи! Бонапарт всегда так ласкал его, играл с ним, даже ел с ним с одной тарелки — готовил себе в преемники. Однажды, во время такого обеда, малыш, сидевший на коленях у дядюшки, схватил его чашку с кофе, отпил и скривился: Бонапарт всегда пил кофе без сахара. "Твое воспитание еще не закончено: ты не умеешь притворяться", — сказал ему тогда Наполеон. О, уж сам-то он притворяться умеет! В марте прошлого года он сделал Наполеона-Луи великим герцогом Бергским вместо Мюрата, а регентом при нём стал сам, не доверив этот пост ни отцу, ни матери, — наверное, Луи уже тогда насторожился, предчувствуя дальнейшие шаги своего брата. Бергское герцогство зажато между Францией, Голландией, Вестфалией и четырьмя княжествами, входящими в Рейнскую Конфедерацию; самовластие Бонапарта пожирало Европу, поднимаясь с юга на север, точно гангрена по ноге от занозы в пятке. Неужели Гортензии придется возвращаться в Амстердам?! Только не это! В Пломбьере врач сказал, что местные воды ей не подходят: укротить ее болезнь способны только горячие серные источники. Мать звала ее к себе в Экс, что в Савойе; путь туда лежит через Швейцарию, а Гортензии всегда хотелось побывать в этой тихой счастливой стране, где царят простые нравы, взращенные величественной красотой природы, и которую со всех сторон окружают горы, встающие преградой на пути несчастий…

Королева Голландии написала императору, моля его не гневаться на ее мужа и спрашивая, что ей делать. Расположившись ждать ответа в Везуле, Гортензия вскоре получила несколько писем сразу. Бонапарт объявил ей о своих планах присоединить Голландию к Франции. Юному королю уже успели присягнуть все сословия, но это не беда: в Амстердам выехал Лебрен, назначенный генеральным наместником, а за племянником император послал своего адъютанта Лористона, чтобы тот привез его в Сен-Клу. Гортензии совершенно не о чем беспокоиться, пусть лучше позаботится о своем здоровье. В отдельном письме Бонапарт подробно расписал, что ей следует говорить разным чиновникам, но разрешения покинуть Францию не дал.

Записка от Луи сняла последний камень с ее души: муж под строжайшим секретом сообщал ей, что выехал из Харлема в Теплице через Оснабрюк и Дрезден; с ним генерал Травер. Гортензия знала генерала Травера: он когда-то служил в драгунском полку, которым командовал Луи, и был обязан ему своим состоянием; что ж, за мужа и сына она теперь спокойна, можно подумать и о себе.

Отправив свои экипажи через Женеву, оккупированную французскими войсками, Гортензия поехала инкогнито через Безансон, Понтарлье и Лозанну, взяв с собой только половину слуг. Она была еще так слаба, что по горным дорогам ее несли в носилках, и всё же при виде гордой гряды Альп и седой головы Монблана ее охватила детская радость. Ее путь лежал дальше на юг; покинув последнюю почтовую станцию перед Эксом, она увидела двух всадников, скакавших ее встречать, — их послала Жозефина. Погода неожиданно испортилась: с гор спустились тучи, заволокшие небо, озеро Бурже посерело и покрылось зыбью. Вечером Гортензия обнимала свою мать, которая рассказала ей со смехом, что чуть не утонула, отправившись на обычную прогулку: ветер поднял такие волны, что даже рыбаки не чаяли добраться до берега. У Гортензии задрожали ноги — она могла остаться сиротой! Жозефина корила себя за легкомыслие, хлопоча вокруг рыдающей дочери, но утро следующего дня заставило обеих позабыть обо всех тревогах: сердце замирало от красоты Кошачьего Зуба, порозовевшего от поцелуя зари, и от невероятной синевы озера, подобного ангельскому оку.

Несколько недель Гортензия купалась в счастье, пока не получила письмо от императора: он требовал, чтобы она вернулась в Париж к своим детям.

— Бонапарт мне совсем не пишет, — ревниво сказала Жозефина, когда побледневшая Гортензия в третий раз перечитывала короткое послание. — Как ты думаешь, он нарочно держит меня здесь? А что если он запретит мне въезд во Францию? Это было бы ужасно, я так скучаю по Мальмезону!

Гортензия подняла на нее непонимающий взгляд: как можно скучать по золотой клетке, живя на свободе?