Огонь под пеплом

Она знала, что голландский климат убьет ее. Похоже, именно за этим Луи и вызвал ее в Амстердам: ее смерть была для него единственным способом от нее избавиться. Королевский дворец находился в бывшей ратуше, он был очень красив снаружи, но мрачен внутри: гостиная королевы Голландии прежде служила залом уголовного суда, фриз под потолком состоял из череды белых и черных мраморных черепов. Окна спальни выходили на церковь, напоминавшую унылым звоном колокола о бренности жизни; проветрить комнаты было нельзя: от каналов разило тухлыми яйцами. Луи пробовал что-то сделать, чтобы очистить воздух Амстердама от зловония: вывел из центра города бойни, расширял площади и улицы, строил фонтаны, разбивал публичные сады, променады и парки, но стоячая вода в каналах продолжала смердеть, а времени и рук на всё не хватало.

Мрачность обстановки усугублялась одиночеством. Сына Гортензия видела редко, большинство фрейлин были новыми, незнакомыми, к тому же голландками, не говорившими по-французски. Утро она проводила за чтением готических романов Анны Радклиф: несчастья Эмилии Сент-Обер и страдания мадам Шерон, терзаемых коварным злодеем Монтони в замке Удольфо, отвлекали ее от собственных неприятностей. Ей сообщали, что король ожидает ее к обеду; она покорно шла в столовую. Обед проходил в полнейшем молчании; после десерта Луи немного бренчал на фортепиано, брал сына на колени, целовал его, выводил на балкон, выходивший на площадь. Народ приветствовал Людовика Доброго и пятилетнего наследника престола. Луи вновь садился за пианино, негромко напевал, декламировал французские стихи. Гортензия молча сидела в кресле. Так проходило несколько часов; потом он звонил в колокольчик, являлась голландская прислуга, приносили игорные столы, за которыми усаживались придворные дамы. Сыграв одну партию, Гортензия в девять вечера говорила мужу: "доброй ночи" и возвращалась к себе.

Ей стало трудно дышать; в комнате постоянно жгли уксус для очищения воздуха. Врач-француз только разводил руками и советовал обратиться к его голландскому коллеге: может быть, ему удастся убедить короля, что ее величеству просто необходимо сменить климат. Гортензия представила себе разговор с мужем об отъезде, и ей стало дурно. Луи внушал ей не только отвращение, но и страх, парализовавший ее волю, он подавлял ее своим презрением к ней, заставляя чувствовать себя ничтожеством. Однако промедление ведет за собой смерть; если не заговорить с Луи сейчас, позже у Гортензии может попросту не хватить на это сил и голоса.

Конечно же, в первый раз он отказал. Настойчивые просьбы, упорные возражения, мольбы, заступничество врача… Луи дал согласие на ее отъезд в замок Лоо, но там было ничуть не лучше Амстердама, к тому же ей с болью в сердце пришлось покинуть сына. Гортензию спасут только горы, где прошла ее светлая недолгая юность: чистый воздух, теплое солнце, мягкий ветер… Муж ответил длинным письмом, из которого она мало что поняла: он толковал о судьбе их детей в Голландии, об их общем долге сохранить для них эту страну. При чем тут это, когда она может умереть, оставив их детей сиротами? Узнав, что Луи ездил в Париж (без нее!), она задохнулась от возмущения и обиды, но вскоре ей сообщили, что юг Голландии перешел под управление Франции — так вот о чём беспокоился король! Но если он не в силах противиться своему брату, чем сможет помочь ему Гортензия?

Первого июня она уехала во Францию. На первой же таможне ее сердце забилось чаще при звуках французской речи, а когда на горизонте проступила голубая неровная линия Вогезов, из ее глаз брызнули слезы.

Продолжая свой путь, Гортензия понемногу оживала. Однако дурные вести мчались быстрее почтовых лошадей, нагоняя ее на каждой станции. Вслед за письмом Эжена курьер доставил ей официальное извещение об отречении голландского короля Людовика Наполеона и о ее назначении регентшей при юном сыне, взошедшем на трон согласно Конституции.