Огонь под пеплом

Сюрмен украдкой разглядывал кронпринца, пытаясь понять, что он за человек. Посадку маршала в седле он находил немного театральной, зато другие французские эмигранты разглядели в орлином профиле гасконца поразительное сходство с Великим Конде. Высокий, стройный, красивый, непринужденный, учтивый, галантный, с подлинно королевскими манерами! И эти черные кудри, и смуглое лицо! Дамы были в восторге. Каждый вечер, сидя между королем и королевой возле большого круглого стола, за которым собирались придворные дамы (кавалеры стояли за их стульями), Бернадот полностью завладевал разговором, направляя его по своему усмотрению. Если речь заходила об истории, он углублялся в такие дебри, что никто не решался и слова вставить, молча слушая его разглагольствования об Одине, ярле Биргере, Карле Великом и дворцовых переворотах в Византии, и потому принц казался умнее самых образованных людей. Война? О! Его рассказы были неистощимы, хотя он всячески стремился затушевать свои блестящие подвиги. Управление государством? Он ведь руководил военным ведомством при Директории. Чтобы не вести монолог, Бернадот время от времени обращался к слушателям за подтверждением или уточнением, и генерал де Сюрмен, испытав большую неловкость, пару раз был вынужден поправить кронпринца, который помнил царствование Людовика XVI гораздо хуже, чем деяния первых Каролингов.

Настал тот день, когда Карл-Юхан пригласил королевского фаворита в свой кабинет для беседы наедине. После довольно долгого рассказа о своей прежней жизни он перешел к той роли, которую призван сыграть в Швеции.

— Я обязан своим избранием своему мечу, как во времена римских императоров, но успех не вскружил мне голову: я всё еще француз — добрый француз в сердце своем, и для вас, господин де Сюрмен, я хочу быть соотечественником и другом, радеющим о вашем состоянии. Здесь всё выглядит жалким, а мои генералы должны блистать, слуги государства — получать достойное вознаграждение и наслаждаться жизнью. Хотите пятьдесят тысяч франков?

Если до сих пор чары Бернадота как будто начинали действовать и на Сюрмена, это торгашеское предложение мгновенно отрезвило генерала, в котором заговорила дворянская честь. Ему предлагают взятку? Чтобы сделать его шпионом, доносчиком, соглядатаем? Или заставить влиять на престарелого монарха, который, увы, уже не в себе?

— Монсеньор, когда король удостоит меня награды за мои услуги, я приму его щедроты с благодарностью, но никогда не попрошу о них сам, — с достоинством ответил он.

Упоминание о короле должно было намекнуть кронпринцу, что он пока еще не главный человек в стране.

— Вы очень привязаны к королю и к Швеции, я желаю, чтобы вы привязались и ко мне, — попытался Бернадот спасти положение, но было уже поздно.

Между ними пробежала черная кошка — неслышно ступая на мягких лапках, мелькнула быстрой тенью и скрылась, но и этого оказалось достаточно: притвориться, будто ее не было, уже нельзя.

* * *

Погода и в Санкт-Петербурге была отвратительной, а в Або испортилась совершенно: ледяной дождь сменился мокрым снегом, ветер задувал со всех сторон, то и дело меняя направление и пробирая холодом до костей. Ботнический залив еще не сковало льдом; до Вардо Чернышев добрался водою, но там его настигла страшная буря. Каким-то чудом ему удалось перебраться на Хаммарланд, а оттуда на Эккерё, неоднократно перебегая пешком по тонкому льду, но когда до шведского берега оставалось не больше сорока верст, лодку чуть не потопило ураганом. Парус пришлось спустить, финн-лодочник и курьер, сопровождавший Чернышева, сидели на веслах и гребли из последних сил, второй финн правил рулем поперек вздыбившихся валов в два человеческих роста, с которых ветер сдувал летучую пену, а новопроизведенный полковник со своим денщиком вычерпывали воду со дна. Сашины руки онемели от холода, спину ломило, мокрая одежда липла к телу. Вокруг ничего нельзя было разглядеть: седые гребни один за другим появлялись из тумана, ветер обжигал лицо, вода перекатывалась через борта… Степан бормотал про себя молитву, но Чернышеву почему-то не было страшно умереть. Совершая механические движения, он думал о том, что портфель с документами может и не утонуть, его вынесет на берег, кто-нибудь найдет его и доставит по назначению… Финн, сидевший у руля, что-то громко крикнул второму; тот быстро вынул оба весла из уключин, бросил на дно лодки и упал сверху, толкнув в спину своего соседа; Саша с денщиком невольно последовали их примеру, закрыв голову руками; лодку подняло, завертело, понесло… Новый крик; днище чиркнуло о берег; финны спрыгнули в воду и толкали лодку вперед, чтобы не дать волне уволочь ее обратно в море. Волны с шумом разбивались о валуны, усеявшие собой прибрежную линию; водяная пыль забивала нос и уши, стекала за шиворот… Кашляя, отплевываясь, полуживые от усталости люди ползли к припорошенной снегом траве, обдирая колени о гальку.