За витринами желтого солнца осколки,тротуары — палат поднебесных паркет.Туго талии дам перетянуты шелком,изгибается коброй корсетный хребет.В тротуарах намеками смутные блики,в колыханье ритмичном сплетения тел.Напомаженных губ бессловесные крикивперемежку с пучками амуровых стрел.Взмахи длинных ресниц, смех ледово-стеклянный.Все несется куда-то на мутной волне…Жесты страстные, жадные взгляды: «Желанный,Скоро ночь. Кровь играет. Иди же ко мне!»Вдруг средь этого шика и этого лоска,кутерьмы, парфюмерного запаха роз,—перепачканный маслом, углем и известкой,появился в спецовке Рабочий-колосс.Он, неся за плечами зари побежалостьи в карманную глубь опустив кулаки,шел, и мигом толпа перед ним расступалась,точно смерч оголял дно житейской реки.Молкнул похоти глас и бренчанье брелока,утихал на пути его лепет, галдеж.И хоть взором блуждал он отсюда далеко,по толпе прокатилась гусиная дрожь.Мимо чистеньких, сытых,— в мазуте и саже,шел Рабочий, жуя заработанный хлеб;был для них он, как пуля в церковном витраже,будто в полночь увиденный собственный склеп.1928
Ты полночной порою приходишь,В час, когда уже крепко я сплю,Глаз лучистых с меня ты не сводишь,Утешаешь: не плачь… я люблю!..Я словам твоим внемлю душоюИ сквозь сон улыбаюсь тебе,Взгляд твой нежный горит надо мною,Простираются руки в мольбе.Горячо ты меня обнимаешь,И в объятьях я таю во сне,Поцелуями сердце пронзаешь,Лаской грудь разрываешь ты мне.И в слезах я глаза открываю,Исчезает отрада-любовь.Ночь вокруг без конца и без края —Нет как нет моей радости вновь…
«Когда на ладонь я склоняю чело…»
Когда на ладонь я склоняю чело,Является в грезах родное село:И поле вдали, и за рощей мосточек,И старая хатка, и темный садочек,Где детство беспечно по тропке брело.Вон там на лугу мое счастье цвело,—Ольха над прозрачным ручьем наклонилась,Отара, пыля, с полонины спустилась,Сторожко журавль расправляет крыло…Лишь там мне в ненастье тепло и светло!