Океан и Деградация (СИ)

— Мужики, — женщина закатывает глаза, и вот так происходит всегда. Дилан говорит что-то правильное, начинает казаться разумным существом, а потом на тебе — грудастые бабы. Как мило.

— Я бы ещё понимал, за что борюсь, и что… — довольно улыбается. — Вполне очевидно, меня бы в итоге ждало неплохое награждение.

— Дилан, ты мерзкий, — делает вердикт Роббин, указав на него пальцем, хлопнув по коленке.

— А здесь… — парень не прерывает свои размышления. — Не туда, не сюда. Она… — запинается. — Она… — разводит ладони, а Роббин внимательно моргает, ожидая пояснений, и Дилан опускает руки, сам хлопает себя по коленям, признавшись:

— Она мне противна, — кивает головой, установив зрительный контакт с матерью. — Внешне. Меня не тянет общаться с ней.

Роббин моргает, дернув головой. Сказанное подобно ледяной воде окатывает её, и… Женщина очень даже растеряна, что открыто читается на её лице:

— Не думала, что для тебя такую роль играют внешние данные, — потирает ладони, хмурясь, пока взглядом скользит по стене. — Видимо, я и правда налажала с твоим воспитанием.

— Даже не в этом смысле, — парень будто хочет как-то оправдаться, и Роббин дает ему эту возможность, настойчиво попросив:

— Объясни.

Дилан набирает больше воздуха в легкие, окинув взглядом комнату, и двигается, чтобы вовсе сесть рядом, на край, ногами коснувшись пола:

— Ты же видишь её. Она… — жесткими движениями жестикулирует ладонями, пока пытается донести свои мысли. — Будто мертвец. Мы словно откопали её в лесу и решили забрать к себе, как экзотическое животное, — переводит взгляд на Роббин, а та хмуро уставилась на него. — Люди на неё смотрят. И это не тот тип внимания, которому я бы позавидовал, — пускает смешок, но мать остается серьезной, и её голос вовсе не располагает к расслабленной беседе:

— Смотри, как тебя это тревожит.

— Это не совсем тревога, — отрицает. Роббин перебивает, больно огорченно продолжая говорить:

— А теперь представь, как всё это переносит Тея, — давит на сына психологически, принуждая его чувствовать то, что он и без того ощущает. Да, ему стыдно за свои мысли, но он не может оставить их. Никак.

— Если тебе, как стороннему наблюдателю, неприятно, — женщина сжимает полотенце. — Думаешь, она не видит всё это? Не замечает внимания? Не слышит шепот за спиной? Знаешь, как я считаю? — ерзает, поворачиваясь телом к сыну. — Она чертовски сильная, потому что она смогла наплевать. Но не думаю, что ей настолько легко, как кажется со стороны, поэтому… — ей горько осознавать, что её сын так низко мыслит. — Прекрати хотя бы так отзываться о ней. Это… — дергает головой, словно пытаясь откинуть неприязнь. — Нехорошо, — мягко выражается, чтобы не обидеть Дилана. — Я полагала, что тебе-то…

Парень выше поднимает голову, хмуро уставившись на мать, которая набирает больше воздуха, продолжив после мгновения смятения:

— Тебе-то уж точно нет дела до мнения других. И до внешности. Тебе, — повторяет уточнение и поднимается с кровати, желая направиться к двери, но приходится притормозить, ведь Дилан знает, на какие участки давить, чтобы добиться правды:

— Почему ты взяла её?

Роббин замирает у порога, сжав пальцами полотенце, и мельком поглядывает на него, понимая, что её ладони становятся влажными за те минуты, которые она проводит здесь. Женщина знает, ей стоит что-то ответить, но она не знает, что именно, поэтому оборачивается, высказав первое, что приходит на ум:

— Она, как я, — и думай теперь, как хочешь, понимай, как хочешь. Дилан щурится, не успевая вновь открыть рот, ведь, к черту, не понимает, совершенно. Роббин сбивает его попытку засыпать её вопросами, ведь под их тяжестью она точно сломается:

— Через пятнадцать минут спускайся, — выдыхает, напряженно сжав пальцами ручку двери. — Будем ужинать, — и покидает комнату, закрыв её. Закрыв. Она не закрывает двери. Она оставляет их открытыми, постоянно. Ещё один нюанс, дающий понять, что женщина хочет убежать от разговора. И Дилан не спешит вдогонку. Оставляет её, устало рухнув спиной на кровать. Смотрит в потолок, пытаясь переварить и проанализировать весь разговор и полученную информацию. Понимает одно — ему придется найти общий язык с Теей, ибо почему-то Роббин очень заботится об этом, хотя обычно она просит парня особо не лезть в лечение детей и не пытаться контактировать с ними. В этом не было необходимости, никогда.

Но сейчас явно иной случай. Совершенно иной.

***

В комнате темно. Не включаю свет. Осенью вечер приходит раньше, чем летом, помещение уже потухает в легком полумраке, а за окном загораются ночные фонари. Сижу на кровати, согнув колени, и вывожу круги на листах испачканного блокнота, который весь изрисован. Мне его выдали много лет назад. И до сих пор пытаюсь найти в нем хотя бы кусочек неисписанной бумаги, чтобы что-то нарисовать. Листаю. Он местами оборван. Помню, его много раз поджигали, заливали чаем, водой, бросали в озеро. Зато карандаш смывался, и после сушки я могла вновь рисовать. Конечно, листы подпортились, но всяко лучше, чем ничего. Может, вновь замочить его?

— Ты посмотри на неё.