Океан и Деградация (СИ)

Осекаюсь. Поднимаю взгляд, но не нахожу источник звука. Это означает одно — в моей голове. Этот голос звучит внутри сознания, и я…

— Да по ней дурка плачет.

Моргаю, еле удерживая карандаш в трясущейся руке.

— Вшивая псина.

Учащенное дыхание изводит сердце, биение которого выходит из-под контроля.

— Пей же. Тебе же хочется пить?!

Активно дышу, давясь кислородом, которого внезапно становится недостаточно, чтобы я могла восстановить свои внутренние функции и привести себя в норму.

— Почему ты не пьешь, сука.

Шире раскрываю рот, роняя из ладони пишущий предмет, и пальцами касаюсь шеи, еле сохраняя сутулую осанку. Горблюсь, щекой касаясь коленей. Сжимаю мокрые веки, корчась от больных ударов в груди. Каждый… Каждый отдается с особой силой.

— Гав-гав, пей!

— Можно войти?

Резко поднимаю голову, напряженно и с частым дыханием обращаю на заглянувшую в комнату Роббин свое внимание, и женщина сразу же оценивает мое состояние, с тревогой переступив порог:

— Я напугала тебя, извини.

— Н-нет, — заикаюсь, начав ерзать руками по кровати, чтобы закопать в одеяле блокнот. — Вовсе нет, — зарываю его, и Роббин замечает это, но ничего не говорит, решая не затрагивать эту странность в моем поведении:

— Я приготовила ужин, — тепло улыбается, хоть и немного устало.

— Спа-асибо, — в глотке встает ком, мешающий нормально выдавливать слова, поэтому говорю необычно, растягивая гласные. Ожидаю, что на этом Роббин закончит и выйдет, и я смогу немного перевести дух, отогнав легкое помутнение рассудка, но женщина неуверенно проходит дальше, к моей кровати, заставив меня заерзать, чтобы отсесть дальше от края, на который она присаживается, выдохнув:

— Ты же знаешь, что мне нужно вести журнал твоего питания? — не думала, что она поднимет эту тему. Я не знаю всех тонкостей своей программы, но догадывалась, что она не исключает наблюдения за моим весом. Это одна из основных проблем на данном этапе моей реабилитации.

— Взвешивать тебя будем каждое воскресенье, — мне приятно, что Роббин не утаивает этого. — Ты ведь понимаешь, что если не будет улучшений, то нам придется вернуть тебя обратно?

Опускаю взгляд. Пальцами дергаю ткань своего свитера, откашливаясь, ведь чувствую першение в горле, когда речь заходит о возвращении. Я рассчитывала… Рассчитывала, что в этом не будет нужды, но не по причине моего выздоровления. Никак нет.

— Ты ведь хочешь… — она задает неуверенно. — Поправиться, верно? — обращает на меня взгляд, всё так же улыбается, но уже не так тепло, скорее, обеспокоенно, ведь я не даю ей молниеносного ответа. Продолжаю смотреть на свои потеющие ладони, сжимая и разжимая тонкие пальцы. Роббин тихо набирает воздуха, шире улыбаясь, но теперь я слышу нотку понимания в её голосе:

— Тебе не стоит закрываться от меня. Я хочу лишь быть полезной тебе, понимаешь? — пытается убедить меня, но я не сомневаюсь в её благих намерениях, просто… Я не хочу говорить об этом.

— Мой сын… — почему она говорит о нем? Хмурю брови, но данная реакция остается незаметной для женщины, которая погружается в свои мысли, продолжая, слегка озадаченно, ведь не знает, как правильно подобрать слова:

— Своенравный и своеобразный человек, как ты уже могла заметить, — смеется. — Но он не так плох, как кажется, — вновь смотрит на меня, а я отвожу взгляд в сторону, испытывая потребность в том, чтобы обнять себя. Поэтому сжимаю свое больное плечо. Роббин не пытается докопаться, она лишь спокойно объясняет:

— Для удачной реабилитации нужно и твое желание.

Моргаю. Смотрю в стену. Напряжение в висках вызывает сильнейшую головную боль, а в груди что-то обрывается.

Мое желание.

Роббин касается ладонью моего плеча, невесомо, но я только сильнее закрываюсь, зарываясь внутрь себя.

Может, это не та цель, которую я преследую. Если честно, вообще не понимаю, почему все так озабочены моим состоянием. Я не считаю, что больна. Я не больна вовсе.

Смотрю на тарелку еды перед собой. На кухне ощущается необычное напряжение. Оно не выражается в злости или в иных проявлениях негатива, но я чувствую, как каждый из присутствующих чем-то загружен. В моральном плане. Роббин кушает, но не с большим аппетитом, чем Дилан, сидящий рядом с ней напротив меня. Он накручивает спагетти себе на вилку, задумчиво наблюдая за тем, как они медленно спадают с кухонного прибора обратно в тарелку. Изучаю еду. Каждую деталь. Сглатываю.

Я не больна. Я не чувствую себя таковой.

Вожусь вилкой с салатом, подняв взгляд на людей, что сидят напротив. Роббин смотрит в свой телефон, кажется, получая оповещение с работы, оттого её лицо хмурится, а Дилан…

Я резко опускаю глаза, когда случайно встречаюсь с ним зрительно.

Вновь смотрю на еду, прокалывая вилкой огурчик. И медленно тяну его в рот, ощущая рвотный позыв. Комок, что встревает поперек глотки.

Мне не нужна помощь. Почему все вокруг считают иначе? Я искренне не понимаю этого.

***