Нам городами задыхаться, жечь минуты,
Не оставляя ни мгновенья после точек.
Зима изнашивает времени приюты,
Все больше, стрелками часов. Мир на бегу.
Я берегу остатки неба лунных лиц и
Их кораблей сиянье веет теплым ветром.
С них триолетами слетает вереница
Помятых звезд души, бескрылья сея мглу.
Аккорды вечности по венам пробегают.
Я берегу остатки неба, берегу.
Я буду старой
Я буду старой, глухой, обрюзгшей,
Мне будет семьдесят или сто пять,
И в этой комнате, вам не скучной,
Мне будет скучно одной читать.
Под одеялом в носках и шали
Я буду греться одним тобой,
И вспоминать, как вдвоем мешали
Кому-то сверху, лежа спиной.
Я буду в кресле сидеть у печки
В неярком свете, подставив ноги,
Я позабуду от старости слоги,
Но нашу встречу запомню навечно.
Поставлю лампу, возьму перчатки,
Все распущу и начну вязать
Уже для внуков, глядя украдкой,
Или для правнуков. Как же знать…
В моих морщинах обвисшей кожи
Остатки прошлых останутся лет,
Да, и в твоих конечно же тоже
Года оставят свой мудрый след.
Я буду старой, глухой, обрюзгшей,
Мне будет семьдесят или сто пять,
И я усну, возможно, не нужной,
Но, что тебе нужной – буду знать.
Подышу тобой
В минутах мерится пространств затихших грань.
Я подышу тобой немного. Вёсны в лужах
Пусть отражаются и тонут в них же. Стань
Совсем вне времени вселенских мер ненужных.
Я подышу тобой немного. Скоротечен,
Неуловим и растворим соленым морем
Период свежести, вдыхаем, так беспечен.
Перенасыщен остается. Так устроен.
Побудь вне времени, немым пространством возле,
Миры проходят мимо с капельку потока.
Весна останется, а может быть, и после…
Ну, а сейчас я подышу тобой немного.
Рисованные трамваи
Малиновым рассветом пахнет утро
из чашки с золотистыми краями.
Мы точно незаконченные сны
под очерками серых городов.
А сытые трамваи снова нами
заполненные стали до краев,
а старые трамваи снова встали
поломанными стрелками часов.
И за окном не более весомей
рисованные листья, в акварели,
на отраженном небе – на ладони,
сметённые крылами белых стай.
Не остаются более недели
свирели согревающие нас.
Трамваи оставляют нас на осень,
перелистав. А я схожу сейчас.
Осыпается лето
Отцветают закаты. Прости,
не могу их совсем удержать.
Осыпается лето, в горсти
я сжимаю крупицы.
Только запахи, как мотыльки
опаленные жаждут больше летать.
Смыты августом лепестки,
увядают на лицах.
Осыпается лето, в горсти,
осыпается. Я
сжимаю его крупицы.
Персональное счастье
Моё счастье подобно солнцу, даже прелюдно,
может взрываться из точки за долю секунды,
приобретая масштабы целой вселенной.
Будто порхание, в несколько жизней сгорание, а иногда,
всего-то в два взмаха ресниц.
Но моё счастье живет лишь в твоей улыбке.
И, знаешь, твоя улыбка – моё персональное счастье.
Ты можешь молчать
Ты можешь молчать, что ж…
Считая длину лет.
Как будто меня нет,
По силам тебе вид.
Ты можешь кричать: «Ложь!»
По новой у стоп дня,
Как будто уже я
Ненужный цепи винт.
С морей по глотку штиль,
Где небо и свет лун,
Где песни твоих струн,
Ты можешь любя жить.
А можешь планет пыль
Совсем без меня жечь,
Но в мире седых свеч,
Вдали, но ты должен быть.
Твой вирус
Твой вирус распространяется
быстрее тягучих туч над головами,
быстрее не высохших троп – они держат подошвы.
Овалами лиц заполняются все отражения,
до жжения однотипные. Будто годами
изнашиваются звериными клетками. И
их вирус твой совсем-совсем не берет.
Зато он ломает и дергает сильно мечтателей:
и, кажется, больше радуйся и живи.
А вшитые на скоро чипы возле запястий,
уже не мешают, как раньше, срывая размах,
не вызывают немыслимо острой боли
булавочными дорожками пульса в висках,
прокладывая электричеством под ребром
разряды.
Твой вирус определяется датчиками
объёмнее счастья, без счёта энергией солнца.
А волны его без проб, да, с ног, как цунами,
над домами, и окнами города томных иллюзий
перекрашивается ночь, среди серости пепла
наших будней.
Быстрее тягучих туч над головами,
быстрее не высохших троп, да, быстрее света,
твой вирус, и кажется, стали заразны мы сами.
Быстрее звука, теперь мы его следы.
Неизлечимо.
Перед
Перед одним и тем же, наверное, после…
После, когда уже свет, и не важно, что перед.
После, когда под ногами уже не берег,
Сложенный нами в целую жизнь на земле.
Перед одним и тем же, великим и вечным,
Без сожаления слез осыпающих память,
Возле печали начала, тихими нами,
Я перед ним всегда буду петь о тебе.
О тебе я думаю часто
О тебе я думаю часто, даже болею,
Болею весной по вторникам и четвергам,
Рисую метели и бури с утра, как умею,
Рисую себе и другим раздаю по частям.
О тебе я думаю часто, особенно в грозы,
Они прибивают к постели все сантименты.
Моим утешением кажутся только слезы,
И проза уныло клеящая моменты.
На ресницах, брошенным в воздухе неосторожно:
Улыбок капели, драмы в раскол, поцелуи —
Осели припудренным ворохом, где-то подкожно
Я чувствую гиблой пустыней их тонкие струи.
И кажется в десятикратном объеме недели