Океан вне закона. Работорговля, пиратство и контрабанда в нейтральных водах

Я отвечал, что в числе интересующих меня объектов семь таиландских траулеров не значатся. Однако уже начал склоняться к мысли о том, что, если уделить им больше внимания, возможно, удастся с новой стороны взглянуть на проблему коррупции при лицензировании промысла. Как ни хотелось мне изначально сохранить отстраненность от рассматриваемых событий, все сильнее подмывало заглянуть в эпицентр борьбы за власть между двумя квазиправительствами, из которых ни одно не контролировало полностью территории, на которые претендовало. Эта поездка напомнила мне, что журналист не всегда выбирает свой сюжет. Случается, что сюжет сам выбирает тебя. И порой затягивает в самую гущу событий.

…

Из Могадишо я на самолете добрался до Харгейсы в автономии Сомалиленд, а через пару дней вылетел оттуда в Босасо, где остановился в отеле Ga’ayte. Ярко выкрашенная гостиница располагалась около порта, от гавани ее отделял большой пустырь, оживленный несколькими чахлыми кустами и деревьями. Почти все время я проводил во внутреннем дворе отеля, где местные бизнесмены встречались поговорить за чашкой кофе. Многим из них хотелось познакомиться с заезжим американцем, благодаря чему я быстро освоился в местном обществе. Мне сказали, что в то время я был единственным в Пунтленде человеком с Запада (правда, я сомневался в этом).

Представители местной бизнес-элиты, с которыми я общался в этом дворе, были убеждены, что незаконный промысел рыбы ведется с размахом, потому что одни иностранцы бесцеремонно вторгаются в сомалийские воды, а другие покупают фальшивые лицензии у властей Пунтленда, присваивающих полученные деньги. Некоторые мои собеседники предсказывали скорое возобновление пиратства как реакцию на наглость иностранных рыбаков.

Известие о моем приезде быстро разлетелось по столице региона. Среди завсегдатаев гостиничного дворика были и служащие местного министерства рыболовства. Чуть ли ни все они говорили, что Кулмийе очень напуган моим приездом в Пунтленд. Он убежден, добавляли они, что я не просто питаю тайные замыслы продвигать в союзе с Могадишо «западную повестку дня», сформированную департаментом рыбного хозяйства ООН, но и говорил администрации местного порта, главе ССО, директору МПП и президенту Пунтленда, что я работаю на ЦРУ. Мне уже приходилось сталкиваться с подобными утверждениями (я просто игнорировал их) в других странах, но в Сомали ставки, похоже, были выше.

Пока я дожидался ответа из министерства рыболовства о том, будет ли мне позволено исследовать опыт Сомали по законодательному и силовому контролю за рыболовным промыслом, до меня дошел слух о еще одном проявлении паники, вызванной моим визитом. Несколько человек, занимавших какие-то посты, рассказали, что на минувшей неделе правительство Пунтленда приказало таиландским судам покинуть порт до появления иностранного репортера. Те, однако, не могли исполнить требования, пока не пройдет платеж на сумму более $650 000 за трехмесячные промысловые лицензии для семи траулеров. Платеж подтвердился за двое суток до моего прилета в Босасо, и таиландцы убрались с такой поспешностью, что забыли на берегу двух наблюдателей от Пунтленда, которые должны были сопровождать их и проверять улов. Через несколько часов таиландцам пришлось вернуться в порт за забытыми в спешке чиновниками.

Однако повторному уходу предшествовал спор. Таиландские капитаны требовали, чтобы наблюдатели сдали им свои мобильные телефоны, не желая, чтобы те делали видеозаписи или фотографии. Споры длились недолго. Хотя обязанностью наблюдателей как раз являлась документальная фиксация всего происходящего, Пунтленд уступил: наблюдатели сдали телефоны и суда отчалили.

В том, что власти Пунтленда приставили наблюдателя и ко мне, не было ничего удивительного, и я вскоре проникся к нему симпатией. Английский у него был хороший, разве что чересчур книжный. Иногда он использовал несуществующие слова, которые самую капельку – но очаровательно! – отличались от настоящих, например «insinnuendo» и «comfirmative»[349]. Его склонность начинать чуть ли не каждую фразу со слов «буквально», «если честно» или «откровенно говоря» позволяла думать о его незаурядной тяге к разговорам без обиняков. Этот умный человек лет, вероятно, около 25, жаждал знать все. У него была милая, хотя и несколько утомительная привычка засыпать меня самыми разнообразными вопросами, как только выдавалась хоть небольшая передышка: «Вы бывали в Кливленде?», «Кто начал террористическую деятельность?», «Есть ли в Америке индуисты?». Он попросил, чтобы я не упоминал его имя в своих публикациях, и я согласился.