Океаны в трехлитровых банках

Мы с бабушкой проходим мимо магазина, в витрине которого стоят фарфоровые куклы необычайной красоты. Бабушка замирает перед этим великолепием.

– Посмотри, Фрося, они как живые!

И она долго смотрит на них.

– У меня никогда не было куклы, – вдруг говорит бабушка, когда мы возвращаемся с ней домой, сидя на деревянных сиденьях троллейбуса № 18.

– Как не было? Ты что, не была маленькой девочкой?

Бабушка Геня глядит на меня долго, целует в лоб и, прижав к себе, начинает смотреть вперед на дорогу, хотя взгляд ее какой-то отрешенный или устремленный совсем далеко, куда-то в прошлое.

Дома кипит работа. Мама пылесосит, бабушка Роза перемывает посуду, бабушка Оля старым чугунным утюгом гладит занавески, мужчины заняты в саду – покрывают лаком стулья и обеденный стол, дедушка Яша ремонтирует замок в калитке. Завтра у бабушки Гени день рождения. В ее возрасте каждый может оказаться последним, поэтому всякий раз за праздничным столом звучит тост: «Жить вам до ста двадцати!» А бабушке Гене будет только семьдесят четыре… Такие они – прощаются, но не уходят. И хорошо, что так, а не наоборот.

Бабушка Геня просит завязать ей фартук.

– Тужее! – командует она, как красавицы приказывают затянуть их корсеты.

И идет в свое царство – на кухню.

«У меня никогда не было куклы…» – крутится в моей голове весь день, весь вечер. И всю ночь крутится тоже. Разве так бывает? Я лежу на своей кровати, под которой целый океан, в своей комнате с красивыми обоями и теплым полом. На пуфике – мой любимый плюшевый медведь, который еще год назад был выше меня. На столике – кукла Лера (блондинка с голубыми глазами), заяц Альберт, тигр по имени Слон и розовый слон по имени Гоша. На шкафу – матрешка Ося, пять кукол и пластмассовый дельфин, у окна – деревянная лошадка и кукольный домик. А еще есть большущий ящик – подарок от мастера петриковской росписи, в нем полно всякой всячины.

«У меня никогда не было куклы…» Так бывает?

Я рву свой дурацкий рисунок, который собиралась дарить бабушке Гене, достаю из тайника дорожную мыльницу с деньгами внутри – слава богу, у меня есть родственники, которые понимают, что ребенку дарить нужно не свитеры, а деньги. Дождавшись восьми утра, крадучись выхожу из нашего двора и бегу!

На тумбу рядом с кассовым аппаратом я высыпаю все бумажки и монеты, которые собирались и уже долгое время покойно хранились в синей мыльнице, чтобы потом стать билетом к океану.

– Мне нужна кукла! – говорю я продавцу.

С изумрудными глазами, с белыми лилиями в огненных волосах, в зеленом атласном платье с белыми накрахмаленными манжетами и воротничком. Она лежит в красивой коробочке бирюзового цвета с серебристой ленточкой. Бабушка, я бегу, бегу! Я около почты, скоро фонтан, а там уж и наш Берестецкий переулок, наша улица, наш дом. Я забегу во двор, потом три ступеньки, и я на крыльце, прямо, направо, вторая дверь и твоя комната, я прыгаю к тебе на кровать, бужу тебя, ты берешь коробку, открываешь ее, а там… там твоя первая кукла! Назови ее Маргаритой, бабушка.

Этот молочник! Этот старый дурошлеп! Никогда не смотрит на дорогу! Старый дурошлеп и его дурошлеп-велосипед! Коробка на асфальте, колеса по коробке, мои слезы на коробке, мои слезы на Маргарите. На кусочки.

– Фрося, мы думали, ты еще спишь, – говорит мама, когда я вхожу во двор.

Все уже собрались на веранде, на плетеных диванчиках за утренним чаем.

– Бабушка, с днем рожде… – слезы не дают мне договорить.

Бабушка Геня непонимающе мотает головой, молча пытаясь узнать у других, в чем дело. Она гладит меня по голове, берет коробку, из которой доносится звук осколков – это Маргаритины слезы и ее обломки.

– Какая она красивая! – говорит бабушка Геня, глядя на одноглазую куклу, без носа, уха и верхней губы, с дыркой в колене, с двумя пальцами на правой руке. – Фросечка, какая она красивая… А ты!. – и бабушка начинает плакать, тоже чего-то не сказав.

– Она будет стоять здесь! – говорит бабушка, ставя Маргариту в сервант в гостиной. – На самом видном месте! А на ночь я буду забирать ее в свою комнату.

Меня миллион тысяч раз успокоит бабушка Геня. Столько же – другие. Но я что, маленькая? Я что – не понимаю? Я все понимаю! Ох уж этот старый дурошлеп! И его велосипед – дурошлеп!

Когда мне нужно подумать, я взбираюсь на чердак и пересматриваю старые фотографии. Они ведь из прошлого, они мудрее. В чужом прошлом – наш опыт. Может быть, я смогу найти ответ?

Кто это на фотографии? Почему я никогда раньше не видела этого снимка? На обратной стороне фотографии что-то написано… Не может быть! Не может быть! Не может! Я сбегаю с чердака, бегу к дедушке Яше, объясняю ему все, он понимает меня, очень понимает.

– Хорошо, Фрося. Хорошо.

И он уходит. Мне остается только ждать.

– Геня, ты зачем такие большие котлеты делаешь? Делай маленькими!

– Рива, почему?

– Гость одну возьмет, вторую постесняется.