Когда мы пересекали парковку, я заметил фигуру на тротуаре перед банком – человек разглядывал нас, спрятавшись за фонарным столбом. Высокий такой, в бейсболке и солнцезащитных очках. Он заметил, что я тоже за ним наблюдаю, тут же развернулся и исчез за углом. На сто процентов я не уверен, но в целом не сомневаюсь: за нами следил детектив Харпер.
Выезжая с парковки, я проехал мимо банка – взглянуть поближе. Детектива – если, конечно, это был он – нигде не было видно. Какого черта ему понадобилось за мной следить? А что, если он просто установил слежку за торговым центром, а тут случайно появился я?
Тем вечером, лежа в кровати, я смотрел выпуск одиннадцатичасовых новостей. Дикторша объявила главную новость, и, конечно же, новость эта касалась местной героини Энни Риггз и охоты на Бугимена. На экране детектив Харпер выглядел несчастным и потерянным; когда его глубокий баритон наполнил комнату, я взял пульт, выключил телевизор и уснул.
К концу сентября я обзавелся новыми привычками и распорядком. Позвонив Каре и пожелав ей спокойной ночи, я принимался за работу над журналом – читал рукописи и планировал размещение рекламы, пока не закрывались глаза. Обычно я выключал лампу на столе за полночь и едва доползал до кровати. По утрам я вставал в полдевятого. Иногда – это зависело от настроения и погоды – отправлялся на пробежку или покидать мяч в корзину, а потом возвращался домой, принимал душ и садился писать. Бывали дни, когда хотелось втягиваться в работу без напряжения: прочитать пару глав, валяясь в постели, потом пойти вниз еще в пижаме и взяться за завтрак и утреннюю газету.
В среду, четырнадцатого сентября, мама постучала в дверь спальни в семь двадцать пять, выудив меня из глубокого сна. Если бы я даже не посмотрел на часы и не увидел, какая рань, я бы по выражению маминого лица понял, что дело важное.
– Звонит Карли, – мама протянула мне трубку беспроводного телефона, – попросила тебя разбудить. Похоже, она расстроена.
Я взял трубку.
– Алло?
– Мне очень нужно, чтобы ты сейчас же приехал. – Ее голос дрожал.
– Куда ехать-то? – ответил я, зевая.
– Ко мне домой. Поторопись, пожалуйста.
И повесила трубку.
Карли жила с родителями на другом конце Эджвуд-Медоуз, на полдороге между библиотекой и средней школой. Чтобы одеться, схватить ключи и домчать до ее дома, мне потребовалось десять минут.
Она ждала меня на крыльце, уткнувшись подбородком в скрещенные руки. Глаза у нее были опухшие и красные.
– Что случилось? – спросил я, выходя из машины.
Карли с трудом поднялась. Она выглядела совершенно измотанным ребенком. Мне захотелось ее обнять.
– Прошлой ночью, когда я выключила свет и легла, я снова услышала что-то за окном.
Она огляделась по сторонам, словно опасаясь, что вокруг нас стоят соседи и подслушивают.
– Я так испугалась, что даже не смогла заставить себя подойти к окну. В комнате – темнота, за окном – темнота; мне на мгновение почудилось, что под кроватью кто-то прячется и вот-вот меня сцапает.
Карли закашлялась, прикрыв рот трясущейся рукой.
– Не торопись. – Мне хотелось поддержать ее.
– Через пару минут звук повторился – словно скребется кто-то, будто пытается сетку с окна оторвать. Точно знаю, это не воображение разыгралось. Я натянула одеяло на голову и замерла. Я не могла пошевелиться, не могла рот открыть, чтобы родителей позвать. Ничего не могла сделать. Меня просто парализовало. Потом скребущийся звук исчез, но я заснула только три или четыре часа спустя.
Я поднял глаза на стену дома.
– Подожди-ка здесь, а я пойду, гляну на твое окно.
Она покачала головой.
– Я проверяла, там ничего нет.
– Ну хорошо, тогда поехали, перехватим чего-нибудь пожевать, а потом я тебя привезу обратно домой, и ляжешь еще поспишь.
– Послушай… На окне я ничего не нашла, но позже, когда я собралась на работу, вот что ждало меня на улице.
Она сделала шаг в сторону, открывая место за спиной. Прямо посередине крыльца, в нескольких сантиметрах от коврика с надписью: «Мэриленд для крабов» синим мелом было нарисовано грустное лицо, а под ним стояли три цифры: «666».
– Что нам делать? – расплакалась Карли.
Не в силах оторвать глаз от рисунка мелом, я ответил:
– Думаю, самое время позвонить детективу Харперу.
Харпер вполне ожидаемо не обрадовался.
Во-первых, он строго отчитал нас за то, что суем нос куда не следует и, возможно, вредим следствию. Затем он детально объяснил, почему улики – разметка классиков, собачий постер и медяки – кардинально важны для следствия и сведения о них ни при каких обстоятельствах нельзя разглашать. Затем он заставил нас пообещать, чтобы мы никому ни гу-гу; запугал своим полицейским тембром голоса, обвинил, что мы, мол, ставим под угрозу всю работу, проделанную его ребятами.
– Подумать только, а ведь я вам доверял, – кипятился он. – Больше не допущу такой оплошности!