Охота на Бугимена

Со времени чудесного избавления Энни Риггз на Секвойя-драйв прошло почти два месяца. Никаких нападений больше не было. Местные газетки, стремясь удержать историю на слуху (а тиражи – на плаву), вскользь упомянули об этом, на самом деле акцентируя внимание на беседах с полицейскими из следственной группы, дабы любой ценой удержать волшебное слово «Бугимен» в заголовках на первой полосе. Ну а чеканные лики известных на всю страну журналистов потихоньку покидали корабль, увозя отсюда свой салонный загар – ведь счета за отель росли, а крови и жертв, о которых можно написать, что-то не предвиделось. Полиция потихоньку занималась своим делом. Каждую неделю или около того появлялся официальный представитель и делал заявление. К этому времени все заявления стали выглядеть как под копирку: следственная группа работает круглосуточно, граждане должны проявлять бдительность. Прошел почти месяц с тех пор, как детектив Харпер провел последнюю конференцию. В тот раз он выступал лишь несколько минут, а в конце предъявил обновленный портрет преступника, напавшего на Энни Риггз. За исключением более густых бровей и тонкой верхней губы, этот рисунок в основном повторял первый.

Что касается горожан, то большинство склонялось к мнению (а быть может, убеждали себя), что убийца отошел от дел. Со времени последнего нападения прошло уже пятьдесят два дня. После того как с него была и в буквальном, и в переносном смысле «сорвана маска» при нападении на Энни Риггз, и после того, как он почти попался в руки полиции во время погони, Бугимен был бы беспечным дурнем, останься он в Эджвуде и возьмись за старое.

Невзирая на волну оптимизма, охватившую большинство горожан, комендантский час оставили, хотя и в более мягкой форме по сравнению с тем, что было тремя неделями ранее. Теперь он начинался в одиннадцать ноль-ноль, при этом в ночь Хэллоуина вводились особые распоряжения. Совет директоров городского торгового центра предложил альтернативу традиции ходить по соседям за угощением: с пяти до семи вечера дети смогут получить конфеты во всех магазинах центра. Семьям, которые хотят лично поучаствовать в раздаче сладостей, предлагалось делать это на парковке у центра. Еще одно распоряжение гласило, что детям до двенадцати нельзя появляться на улице без сопровождения взрослых. Так или иначе, к девяти вечера вне зависимости от возраста все празднующие обязаны покинуть улицы. В кинотеатре с огромным успехом вторую неделю шел «Хэллоуин 4: Возвращение Майкла Майерса» – правда, поздние показы отменили. Если вас посетило желание отпраздновать ночь Хэллоуина с упаковкой попкорна в руке, наблюдая, как Майкл Майерс крошит всех на своем пути в капусту, нужно было занять очередь на сеансы в пять или семь пятнадцать, а иначе – облом.

К счастью, октябрь выдался спокойным и для Карли Олбрайт – то, что доктор прописал. Газетчики наконец оставили попытки ее разговорить; дом Олбрайтов стоял в стороне от околобугименской шумихи – никаких рисунков мелом, никакой жути, ползающей под окном, никаких полицейских патрулей перед фасадом. Решили принять за гипотезу, что отпечаток обуви, найденный полицией под окном Карли, принадлежит ботинку какого-нибудь соседского парня. Вспоминая, как мы в детстве ловили лягушек и как обшаривали приямки всех домов в Эджвуд-Медоуз, я решил, что эта гипотеза имеет право на существование. И, хотя до Пулитцеровской премии пока не дошло – пусть Карли и отрицала, втайне она мечтала именно об этом, – моей подруге повезло писать о настоящих новостях и видеть собственное имя под еженедельной колонкой в «Иджис». Редактор даже выделил ей электронный пейджер, чтобы быть на связи круглые сутки. Мне такая участь представлялась ужасающей, но Карли – другое дело. Она больше обрадовалась этой треклятой пищалке, чем повышению зарплаты.

Да и со мной октябрь обошелся неплохо. В последнее время меня посещало вдохновение, и мне повезло: опубликовал еще три рассказа, тем самым побив личный месячный рекорд. Ни один из этих рассказов также не претендовал на Пулитцеровскую премию – да и ни на какую другую, раз уж на то пошло, – но они вывели меня к нужной аудитории, чем я и гордился. Я писал все более уверенно, и теперь, когда меня не отвлекала безрезультатная погоня за Бугименом, я работал дольше, продуктивнее и выдавал больше нормы за клавиатурой. Я даже стал реже слушать полицейскую волну по ночам.

Изредка я еще чувствовал, что за мной следят в общественных местах, и, готов поклясться, один раз на Сороковом шоссе видел позади себя серебристый седан. Однако кошмара, как тогда, когда я выносил мусор и точно знал, что Бугимен затаился неподалеку, больше не повторялось. Телефонные звонки неизвестного в дом Чизмаров значительно поубавились, а когда шутник звонил, то просто молча вешал трубку. Я вновь склонялся к мнению, что просто неверно набирали номер или развлекался какой-то скучающий подросток. Ему, наверное, подвернулась под руку статья в «Иджис», и парень решил, что я – достойная мишень.