Охота на лисицу (СИ)

— Тех самых. Изменников, которые в 1258 году восстали против короля Регинальда… Твоего покойного мужа. Это была ошибка… За которую мы дорого заплатили. Регинальд был безжалостен, он уничтожил всю семью, — глаза Гаскона опустились на разрушенные надгробия. — Как видишь, не пощадил даже мертвых. Я уцелел лишь потому что был тогда вдали от дома. Мне было восемь лет, я оказался на улице… Об остальном ты можешь догадаться. Я стараюсь обо всем этом не думать. Но когда я увидел стены кладбища… Во мне пробудились старые демоны.

— На гербе вашего рода была легавая… — припомнила Мэва. — Да… Теперь я понимаю, почему тебя прозвали Кобелиным князем… Я хорошо помню суд над Броссардами. Я чувствовала, что Регинальд зашел далеко, что приговор был жестокой местью… Но… Я ничего не сказала. Мне так жаль, Гаскон…

— Все, что разрушено, можно восстановить… — тихо предложила Лиса.

— Только вот прошлого не изменишь, — возражал Гаскон.

— Лиса права. Кое-что я сделать могу: восстановить эту гробницу. Каждый имеет право покоиться с миром, — кивнула Мэва разбойнице.

— Мэва… Кончится война, и у тебя сразу же появится более важные расходы, — с грустью заметил кобелиный князь.

— Тогда я заплачу за это сейчас, — уверено произнесла королева. — Я в долгу перед тобой. В огромном долгу. Позволь мне отдать его.

— … — Гаскон еще несколько секунд неверующе взирал на Мэву. — Благодарю, — коротко кивнул он.

Гаскон остаток дня ехал в молчании, а когда отряд остановился на привал, быстрее скрылся в своей палатке. Вскоре туда зашла и Лиса. Парень лежал на кушетке и невидящим взглядом смотрел в потолок палатки. На нем были лишь штаны, голый торс блестел капельками воды. Девушка вздохнула, но не спешила уходить. В душе плескалась боль и обида, что парень обвинил и ее в недоверии к нему на кладбище. Но разум понимал, что ему больно, и он просто хотел скрыть эту боль от других. Разбойница сняла шубку, куртку, сапоги и сложила оружие. Это привлекло внимание кобелиного князя, и он повернул в ее сторону голову. Тихо глазами прочертил изгибы любимого тела, обжегся обидой в глазах и не смог оторвать более глаз. Лиса не обращала на него внимание, как он несколько минут назад не обращал внимание на нее.

Она прошла к ведру с водой и мокрому полотенцу, что свисало с бортика ведра. Потрогала воду — не теплая, но и не ледяная, терпимо. Потом она сняла штаны и рубашку, слетели и нагрудные повязки. Тяжелое полотенце, мокрое от прохладной воды, оказалось в руках, прошлось до локтей и выше к плечам, смывая пот и грязь. Обвило шею, смочило ключицы, что капельки потекли вниз по коже, огибая груди. Мурашки пробежались по девичьей коже, когда она поняла, что Гаскон неотрывно за ней наблюдает и что от холода соски непроизвольно затвердели. Мокрое полотенце спустилось дальше, проводя по груди, Лиса закусила губу и прикрыла глаза. Дальше вниз к животу, дойдя до бедер, движение прекратилось. Надо ополоснуть полотенце и передохнуть. Парень на кушетке сглотнул. Полотенце вновь продолжило путь — по спине, лопаткам, ребрам к мягким ягодицам и длинным ножкам. Чтобы не нагибаться, закинула ногу на ящик, что служил и стулом, и столом, и частью декора палатки. Полотенце прошлось по голеням и бедрам одной ноги, потом другой, а потом коснулась очага накопившегося возбуждения. Чисто на инстинктах девушка подалась вперед к ласкающей ее руке и обожглась ярким ощущением холода воды, соприкоснувшегося с эпицентром ее жара. Вздох или стон. Попытка отстраниться от этого чувства — движение будрами назад. Соприкосновение с пылающей кожей бедер Гаскона.

Звериный рык прямо в ухо. Тяжелая рука легла на талию, прижимая ближе, чтобы ощутить отсутствие брюк и значительную эрекцию, которой он потерся о ее манящие ягодицы. Впился поцелуем-укусом в плечо, второй рукой отобрал еще мокрое полотенце. Взвесил в руке и хитро улыбнулся. Намочил тряпку в холодной воде и еще раз провел по груди, задевая твердые ореолы сосков и вызывая новый стон. Развернул девушку к себя лицом и впился в искусанные губы. Подвел к недавно использованному как подставка для ног ящику, где валялась их одежда. Пальцами, что были обмотаны мокрым холодным полотенцем, надавил на грудь, вынуждая сесть не деревянную поверхность. Второй рукой раздвинул ще влажные ножки, открывая себе прекрасный вид на влажное лоно лисички, мокрое не от воды, а от ее собственных соков.

— Ты уже успела намокнуть? — прохрипел он ей на ухо, закусывая мочку, оттягивая сосок мокрой тряпкой. — Или для меня ты всегда готова, Лисенок?

— Гаскон… — томно прошептала она, когда вторая, теплая, рука кобелиного князя накрыла лобок и пальцем задела клитор.

— Сегодня надо быть тихой, Лисенок… — продолжал он свои пытки: играясь холодом с грудью, распылял жар в девушке горячими и пошлыми движениями пальцев, входя и выходя из ее лона. — Хотя я знаю, как ты любишь стонать мое имя. Да, Лисенок? — он надавил на клитор.

— Гаскон… — выдохнула девушка ему в губы, вовлекая в страстный поцелуй, в котором она могла заглушить стоны.