Охота на льва

Тетрадь эту я купил в одном из книжных магазинов Бухары - увидев толстый белый обрез ее страниц, вдруг понял, что просто обязан ее приобрести сейчас, чтобы там, за речкой, начать заполнять ее страницы, записывая день за днем все, что будет происходить со мной. В тетради должен был остаться подробный отпечаток войны, который, когда я вернусь (если вернусь - стучим три раза), нужно будет раскрасить, прорезать сюжетные ходы, - и роман готов, останется только разослать его по редакциям, которые тут же начнут борьбу между собой за право первой публикации "Тихого Дона" современности. Там дуют ветры перемен, но нет еще правдивого романа про эту войну. Воображение мое, разогнавшись, влетало на горку и замирало, услышав телефонный звонок, - я поднимал трубку, и знакомый, слегка картавый, голос говорил: "Здравствуйте, меня зовут Григорий Бакланов, хочу предложить вам опубликовать ваш роман в журнале "Знамя" с последующим изданием книги максимальным тиражом..." После разговора с Баклановым воображение мое плавно съезжало с горки в заснеженное Переделкино, в мою дачу рядом с дачами Вознесенского и Ахмадулиной, - там было все бело от снега, я сидел за столом у окна, за моей спиной теснились от пола до потолка книги, и я писал что-то большое и умное, совсем не про войну - она была только входным билетом в большую литературу, а, когда у билета оторван "контроль", этот пропуск можно выбросить в урну. Все-таки, война - не тема для великой книги, - думал я, - это просто мордобой в большом масштабе. Хотелось же чего-то огромного, но сплетенного из тончайших нитей чувств и разума, - что-то похожее (но на порядок совершеннее) на книги Гессе, Маркеса, Картасара, Боргена, Музиля, вместе взятые, - они уже давно были пережжены в тигле моего подсознания, оставалось только выпустить драгоценный пар в колбу сюжета. Война такой колбой служить не могла. Сто лет одиночества одинокого волка, маленького лорда, человека без свойств требовали уединенности как автора, так и героя. С местом уединения автора все решалось просто - Переделкино, зима, нелюдимость молодого писателя - говорят, был контужен (хорошо бы шрам на щеке - не очень большой, но и не маленький - ровно из тех, что украшают мужчину). Что касается темы, то она была пока не до конца ясна. Тема проходила где-то по горам на горизонте сознания, - проходила величественно и страшно, как тот гигантский конь с гигантским всадником без головы, в которого стрелял старый Зеб Стамп. И сам нелюдимый писатель со шрамом на щеке, пишущий за столом у окна, был в центре этой темы, потому что писал нечто такое, что исчерпывало смысл жизни этого писателя - и мира вообще. А когда темнело, писатель зажигал керосиновую лампу, и продолжал писать - теперь наедине с ночью, - иногда поднимая лицо и глядя в незадернутое окно на своего двойника, глядящего на него из темноты. Представляя себе эту картинку, и слыша музыкальную тему Всадника без головы, я покрывался мурашками...

Но, чтобы картинка воплотилась в реальность, нужно записать войну. Нужно просто вести дневник, для чего и была куплена черная тетрадь. И я начал его вести.

На первой странице синей шариковой ручкой были нарисованы островерхие, похожие на шатры, горы и два вертолета, судя по овалам несущих винтов, вошедшие в разворот. В небе над вертолетами висело слово "Сабзавар". Вторая страница оставалась чиста, третья начиналась с записи:

13 декабря