Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

В любом случае мы не можем точно сказать, сколько времени чета Кипренских жила на Пьяцца Тринита дей Монти, поскольку в описи долгов художника фигурировала общая сумма в девятнадцать римских скудо за аренду квартиры, но без указания времени, за которое он остался должен. В подушных списках прихода Сант-Андреа делле Фратте за 1836 год, составленных до конца марта, художник не зарегистрирован – но в них нет и имен других обитателей Темпьетто. Согласно свидетельству о браке, в июле Кипренский проживал в приходе Сан-Лоренцо ин Лучина[627], к которому относилась также резиденция русской миссии в палаццо Нуньес Торлония, на улице Бокка ди Леоне, № 78, но его имя также не фигурирует в соответствующих подушных списках – и, следовательно, в настоящий момент мы не можем объяснить отсылку к этому приходу.

В нотариальном акте указаны также два других адреса, которые до сих пор не были известны в литературе о Кипренском:

Не медля после описания имущества в помянутом жилище, по просьбе синьоры Анны-Марии Фалькуччи я нотариус пришел в мастерскую живописную, кою покойный Орест содержал в палаццо Коста на Виа дель Корсо со входом от Виа Сан-Клаудио <…> и снял я печать, на дверь ее наложенную синьором Николой Ефимовым по поручению господина русского посланника, каковой повелел наложить сию печать на двери той мастерской для пущей ее сохранности.

Следовательно, у Кипренского была еще и отдельная мастерская, которую Кривцов немедленно после смерти художника позаботился сделать недоступной, отправив туда Ефимова осуществить необходимые формальности. Здание, о котором идет речь, являлось частью бывшего монастыря Санта-Мария Маддалена аль Корсо, известного еще как монастырь «делле Конвертите» (обращенных), поскольку в его стенах находили приют бывшие проститутки, решившие принять монашество. Палаццо выходил одним фасадом на Корсо, а другим – на Пьяцца Сан-Сильвестро и простирался от Виа ди Сан-Клаудио до Виа делле Конвертите – этот последний адрес указан также в каталоге выставки 1836 года. В первые годы XIX века по инициативе Антонио Кановы часть здания была передана папой Академии Святого Луки, чтобы разместить в ней класс обнаженной натуры, где он и находился с 1806 по 1812 год[628].

В остальной части здания, находившейся в собственности некоего Эммануэле Косты, были расположены квартиры, конторы и мастерские художников. В конце 1830‐х годов в № 86 размещался знаменитый класс обнаженной натуры бывшего натурщика Николы Джачинти, который в разное время посещали многие русские живописцы и скульпторы[629]. В том числе Карл Брюллов снимал у Косты помещение, в котором работал над «Последним днем Помпеи»[630] (именно там, а не на другой стороне улицы, как об этом, увы, ошибочно свидетельствует мемориальная доска, установленная в 1999‐м), а в последующие годы там же снимали мастерские живописцы Федор Семенович Завьялов и Петр Михайлович Шамшин[631].

Из описи следует, что Кипренский задолжал за аренду мастерской пятьдесят римских скудо. И если учесть, что в 1834 году Бертель Торвальдсен платил за аренду мастерской на Виа Сант-Исидоро пять скудо в месяц, сумма долга Кипренского относится по меньшей мере к полугодию, если не к году[632]. И несмотря на то что опись личных вещей, оставшихся в мастерской после смерти художника (рубашки, панталоны, белье, бритва), свидетельствует, что он использовал мастерскую и как жилище, необходимо отметить, что и этот адрес не подлежал ведению прихода Сан-Лоренцо ин Лучина, указанного в свидетельстве о браке.

В списке долгов Кипренского без указания точной суммы отмечена еще арендная плата за квартиру на Виа ди Капо ле Казе, снятую 20 октября, то есть за три дня до смерти художника. Решение снять квартиру, возможно, было вызвано нежеланием жить с беременной женой в гостинице. И эта информация, с одной стороны, свидетельствует о состоянии здоровья художника, достаточно хорошем для того, чтобы планировать будущее, заниматься выбором жилища и связанными с этим формальностями (очевидно, что он находился тогда в периоде предшествовавшей фатальному обострению ремиссии, удостоверенной также и письмом, включенным в состав некролога «Художественной газеты»)[633], а с другой – вносит ясность в проблему пресловутого отъезда в Петербург, который, как теперь это совершенно очевидно, если и планировался, то был отложен ввиду найма нового жилища и беременности Мариуччи.