Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

Поскольку просмотр регистрационных книг прихода Сант-Андреа делле Фратте за 1837 год не подтвердил факта проживания Анны-Марии Фалькуччи-Кипренской на Виа ди Капо ле Казе, мы предполагаем, что аренда квартиры была аннулирована, а вдову, по крайней мере на некоторое время, как это и указано в нотариальном акте, приютил в Святом доме оглашенных и новообращенных при церкви Санта-Мария ай Монти Джироламо Марукки.

В описи имущества Кипренского зарегистрирована «папка со многими внутри бумагами», которая с согласия Мариуччи была передана именно падре Джироламо Марукки. К сожалению, ее дальнейшая судьба нам неизвестна, и можно только констатировать, что присутствие Марукки в качестве свидетеля при составлении описи имущества и доверенного собственника бумаг Кипренского позволяет предположить, что он был гарантом прав овдовевшей Мариуччи, которая, в свою очередь, должна была питать к нему безграничное доверие, если решилась в столь деликатный момент передать ему документы мужа.

Бесполезно гадать о содержимом этой папки; но поскольку скудость эпистолярного наследия Кипренского побудила В. С. Турчина увидеть в этом доказательство безалаберности, устремленности в будущее и свойственной художнику кочевой психологии[634], стоит все же задаться вопросом, не был ли это его личный архив, в котором как раз и хранилась часть его корреспонденции. Вспомнив о письме к Ф. И. Килю, которое мы обнаружили в одном из архивохранилищ Соединенных Штатов, и исключив тексты, приведенные в статье Толбина, мы увидим, что корпус эпистолярия Кипренского составляют сорок семь единиц, из которых только тринадцать являются входящими письмами. Это количество, конечно, не выше обычного для человека, часто путешествующего и часто вынужденного отдавать на сохранение третьим лицам свои личные вещи. Но если в этой папке хранились письма, полученные в последние восемь лет и впоследствии пропавшие по не зависящим от художника причинам, то это допущение может опровергнуть еще один предрассудок из числа тех, что окружают личность Кипренского.

Возвращаясь к описанию наследия Кипренского в той его части, которая касается его финансового положения, следует заметить, что в последние годы жизни художник, как всегда, находился в стесненных обстоятельствах: притом что на момент смерти его актив исчислялся в сто сорок два римских скудо (из которых почти сто, как увидим, пришлось на долю стоимости оцененной, но непроданной неаполитанской марины), общая сумма долгов составляла сто восемьдесят два скудо, к которым нужно добавить еще и точно не названные суммы, следуемые в уплату сапожнику, столяру, брадобрею, портному, торговцу красками, а также арендную плату за квартиру на Виа ди Капо ле Казе. Впрочем, можно уточнить: несмотря на то что некоторые расходы (брадобрей, портной, сапожник) кажутся спровоцированными самовлюбленностью Кипренского, состояние большинства его личных вещей охарактеризовано как «средней доброты» или «плохое»: это говорит о достаточно скромном образе жизни по сравнению с тем, что можно было бы ожидать, или даже об отказе от прежнего тщеславия, продиктованном осознанием своего возраста и условий жизни.

Мы располагаем всего двумя свидетельствами о финансовом положении художника, и, как обычно, они противоречивы. В конце октября 1836 года А. А. Иванов писал отцу, что Кипренский «умер, оставя супругу беременною, только с десятью тысячью рублями»[635]. 20 мая 1837 года Андрей Николаевич Карамзин, напротив, сообщал из Рима, где находился для поправки здоровья: «Этот бедный старик много наделал глупостей перед смертию: женился, принял католическую веру и наконец оставил молоденькую жену, брюхатую и без денег»[636]. Фактически сумма, указанная Ивановым и более или менее эквивалентная двум тысячам римских скудо, вероятно, была выручена от недавней продажи трех полотен Кипренского[637], и она не была такой уж маленькой, если учесть, что в начале 1840‐х семья, состоявшая из одного взрослого и одного маленького ребенка, могла по минимуму обеспечивать себя всем, что нужно (еда, одежда, аренда, товары повседневной необходимости), примерно за шестьдесят скудо в год[638].