Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

Высокочтимый маркиз Канова! От Вашего достопочтенного брата узнал я, что Вы решили споспешествовать продаже сему двору женского портрета кисти Рубенса, находящегося во владении русского господина, о коем брат Ваш сообщил мне по Вашему указанию. Вам ведомо, как я стремлюсь быть Вам полезным в исполнении Ваших пожеланий, но в сем случае сомневаюсь, что мои попечения смогут способствовать пользе дела, поелику государь владеет многими и первоклассными творениями Рубенса и ясно дал понять свою волю: не увеличивать новыми приобретениями собрание таковых мастеров, коих картин он уже является обладателем, но пополнять свою коллекцию творениями живописцев, в ней покуда не представленных. Следственно, как я, так и синьор кав. Бенвенути, с коим я имел честь советоваться и каковой хорошо помнит это произведение, сомневаемся, что приобретение его для Королевской Галереи станет делом легким[662].

Как видим, и это предложение Кипренского было отвергнуто. К сожалению, нам неизвестна дальнейшая судьба картины: в исследованиях о жизни и творчестве Рубенса нет ни одного следа «Портрета госпожи Снейдерс». Но подчеркнем две важные детали этой переписки: во-первых, сведения о наличии снятой Камуччини копии с этого портрета соответствуют истине (полвека спустя эта копия была зарегистрирована в Пинакотеке Палаццо Камуччини в Канталупо ин Сабина, где и находилась вплоть до 1935 года)[663]; а во-вторых, она еще раз свидетельствует, что Кипренский имел с Кановой более близкие отношения, чем принято считать.

Обратим внимание также и на то, что автопортрет, хранящийся во Флоренции, в действительности не был заказан Кипренскому галереей Уффици, несмотря на противоположные утверждения в некоторых публикациях[664]. В генеральном каталоге музея сообщается, что «автопортрет был запрошен у художника в 1819 году»[665]; но заметив, что «запрошен» необязательно значит «заказан», мы должны также сообщить, что эта информация никак не подтверждена документально. Документы эпохи засвидетельствовали только то, что в начале 1825 года Кипренский послал полотно в музей, попросив великого герцога Тосканского Леопольда II принять его в дар. В письме от 26 января барона Дельи Алессандри к секретарю великого герцога читаем:

Орест Кипренский, петербургский художник, прислал мне свой портрет, им самим написанный, в надежде на честь его помещения среди автопортретов живописцев, собранных в Королевской Скульптурной Галерее. <…> Подобный дар, уместный помимо прочего вследствие высокого мастерства, с коим он исполнен, представляется мне весьма способствующим возбуждению стремления других ныне здравствующих живописцев к обогащению своими изображениями той коллекции автопортретов, коею обладает Королевская Галерея[666].

30 января этого года великий герцог дал согласие принять автопортрет – но, по нашему мнению, это не предполагает непременности предшествующего заказа, на который художник обязательно намекнул бы с тем, чтобы подкрепить свое предложение о покупке полотна Рубенса. Прибавим к этому, что автопортрет явно был сразу же выставлен, поскольку 26 апреля 1825 года галерею посетил Н. И. Тургенев, заметивший в своем дневнике: «В зале портретов видел портрет Кипренского. Кустод гов[орил], что колорит не натурален и что, дабы сие заметить, надобно только вспомнить о колорите Тициана. Правда»[667].

В корпусе произведений Кипренского есть одна заслуживающая специального внимания литография, и это третье из упомянутых выше обстоятельств.