Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

<…> что он хотел кормиться на счет дочери моей, потому как я не годилась ему для того, будучи уже не молодою, а хотел он стать посредником для живописцев, дабы приискивать им модели как мужеска, так и женска полу, а о том, чтобы мне доставлять пропитание, и думать не хотел.

Отрицая связь с Каньоли и предпринятое с ним бегство, Анджела тем не менее сообщила, что «видя его доброго нрава, сказывала ему, что охотно отдам ему дочь мою, пребывающую в Асколи».

В заключительной части дела находится просьба Понти освободить Анджелу, потому что «надлежит простить прошлое», а также свидетельство приходского священника Сан-Лоренцо ин Дамазо, из которого явствует, что Понти действительно разрешил жене поездку. 19 сентября трибунал удовлетворил запрос, и вместо тюремного заключения Анджела отделалась простым предписанием впредь вести себя хорошо[298], данным ею согласно судебной процедуре, которая предусматривала возможность оставить подсудимому так называемую ограниченную свободу, но в случае рецидива это решение подлежало отмене[299].

Версия этого странного происшествия, предложенная Анджелой, которая вообще-то не стеснялась лгать в своих показаниях, тем не менее поддержана свидетельством приходского священника. Но здесь – невзирая на то, что следовало бы остановиться на некоторых подробностях, например на появлении третьей дочери, не живущей в Риме, и деятельности Понти в качестве поставщика натурщиков, – важнее сосредоточиться на том, что непосредственно касается Кипренского.

В частности, по поводу происшествий с Мариуччей Анджела не высказала никаких претензий в адрес художника – как мы полагаем, не потому, что ее чувства изменились. Опровержение факта продажи дочери (что, впрочем, не было предъявлено ей в качестве обвинения) и настоятельное подчеркивание отеческой любви Кипренского к Мариучче, конечно же, не преследовали цели представить художника в выгодном свете. Скорее это было продиктовано желанием спутать карты, подорвав как таковую саму идею коммерческой сделки, товаром в которой послужила девочка, и таким образом избегнуть санкций, предусмотренных в случае прегрешения против добрых нравов. Как уже было отмечено, то, что Кипренский заботился об образовании Мариуччи, доказывается мемуарами Гальберга, который засвидетельствовал, что Кипренский поручил образование Мариуччи одному аббату; кроме того, Анджела подтверждает, что именно Консальви распорядился поместить девочку в приют.

Возможно, читая в последнем донесении вице-герента что «дело это счастливо закончено», Консальви, что называется, вытаращил глаза, поскольку возвращение ребенка к такой матери вот уж никак нельзя было назвать счастливым исходом. В любом случае очевидно, что распоряжение о помещении девочки в приют, ограничивая отношения между матерью и дочерью, все же не прекращало их совершенно[300]. И хотя Анджела называет местом содержания Мариуччи монастырь Сан-Пьетро ин Монторио, – в котором не было монастырской школы для женщин, но была коллегия францисканцев-реформаторов – это, скорее всего, простая ошибка: монастырь Сан-Пьетро ин Монторио расположен на склоне Яникула, совсем недалеко от приюта делле Периколанти. Следовательно, не приходится думать ни о какой попытке, как утверждает Гальберг, обмана со стороны представителей власти: если бы это было так, они скорее обошли бы молчанием название заведения или упомянули другое, расположенное в другом конце Рима.

Упоминание о приходском священнике Сан-Лоренцо ин Дамазо заставило нас проверить подушные списки прихода, и действительно, в 1821 году в них записаны по адресу Виколо ди Сора № 46 «Понти Филиппо из Губбио, сын почившего Франческо, военный, 40 лет; Анджела Паллоне из Аркуати, дочь почившего Франческо, вдова почившего Джузеппе Фалькуччи, жена его, 35 лет; Мария Фалькуччи из Аркуаты, 7 лет; Тереза, сестра ее, живущая вне Рима, 10 лет»[301]. Регистрационная запись появилась в разделе дополнений к спискам 1820 года, куда все эти имена были занесены, очевидно, в период времени между летом 1820 и концом 1821-го.

Отметим, что ни в судебном деле, ни в подушных списках ни разу не упомянута старшая дочь Анджелы – Антония, единственное свидетельство существования которой относится к 1820 году. Однако о Терезе нам еще представится случай поговорить более подробно.