Охота на нового Ореста. Неизданные материалы о жизни и творчестве О. А. Кипренского в Италии (1816–1822 и 1828–1836)

При рассмотрении работ г-на Кипренского <…> мы пришли к заключению, что все они, за исключением портрета, как считается, его отца, имеют единый истинно французский стиль и принадлежат кисти г-на Кипренского, известного нам много лет. В портрете отца, написанном, по словам художника, в возрасте 17 лет, угадывается тонкое подражание Рембрандту, и сие есть общее мнение; подражание это вполне под силу г-ну Кипренскому, принимая во внимание, прежде всего, что на его Родине находится немалое количество прекрасных оригиналов Рембрандта, тщательным изучением которых в молодые годы он несомненно занимался[436] <…>. Огромнейшая разница между этой картиной и другими могла, конечно, вызывать подозрения, несведущих обмануть легко, поэтому мы посчитали, что в объявлении о выставке[437] справедливо будет написать о картине, как о творении, явно подражающем Рембрандту, а не о разнообразии стиля, Кипренскому свойственном, ибо, как говорилось ранее, все его другие произведения имеют единый стиль, присущий множеству современных живописцев, в особенности Русских. Обо всех этих вещах я посчитал своим долгом сообщить Вашему превосходительству. Поскольку таковые мнения отличаются от содержащихся в донесении, я решился его не подписывать[438].

Таким образом, Минарди косвенно дал довольно нелестную оценку русскому коллеге, который очевидно был хорошо известен в римской художественной среде уже со времен своего первого пребывания в Италии.

Суждение комиссии, с которым не согласился Минарди, опубликованное в газете «Diario di Roma», перекликается с тем, что 3 июля написал генеральный секретарь казначейства Филиппо Томассини: «Можно сказать, что художник меняет стили подобно Протею, меняющему формы»[439]. То, что этот чиновник выражается так, как если бы он был профессиональным искусствоведом, может нас удивить, если мы не учтем, что Томассини, почетный член Папской Римской академии археологии,

<…> по долгу службы своей постоянно имел дело с древностями и произведениями изящных искусств, что и стало причиною его известной к тому охоты. Потому и предался он собиранию картин и рисунков в большом количестве, вдаваясь о них в собственные суждения[440].

Но несмотря на очевидные искусствоведческие претензии Томассини, некоторые выражения в адрес последних работ Кипренского, например «две картины, метлою написанные», безусловно, излились из-под пера бог знает какого тонкого и сведущего знатока.

Теперь бросим беглый взгляд на заметку А. И. Тургенева, который по разным случаям встречался с Кипренским в декабре 1832 и январе 1833 годов. Запись в его дневнике от 18 декабря гласит: «Был у Caumont[441], у Пр. Августа[442], и у Кипренского, в atelier его, Hôtel de Paris, видел его картины и портреты»[443].

Гостиница, о которой идет речь, в одном из путеводителей эпохи числится как отель высокого класса, к тому же с более дорогими номерами в зимний период[444]. Если это действительно так, то финансовое положение Кипренского заметно улучшилось по сравнению с предыдущим годом: «Его дела столь расстроены, долги настолько неотложны» (II: 254), – писал посол Г. Э. фон Штакельберг из Неаполя 8 декабря 1831 года. Этим словам противоречит тот факт, что за 1829‐й и последующие годы найдены сведения о неизвестных работах художника, за которые он должен был получить хоть какое-то вознаграждение[445].

2. Год выставок и портретов