Охота на охотников

– В Чечне, – угрюмо проговорил Петька и покосился на приятеля, сосредоточенно рассматривавшего свои ноги, обутые в разноцветные ботинки. Судя по его виду, обувью своей он не очень был доволен.

– А сейчас где живете?

– В трубе.

– В трубе? – Левченко закашлялся, выплюнул изо рта что-то розовое.

– Да, в трубе, под землей. Там, где проходит отопительная магистраль.

– Ах, ребятки, ребятки, – жалостливо пробормотал Левченко, приподнялся на локтях – он боялся, что мальчишки эти уйдут, бросят его. – Ах, ребятки, ребятки… – Он выплюнул сукровицу, униженно попросил Петьку, главного в этой парочке: – Ну сходи на трассу за милиционером, а? Ну, пожалуйста!

– Я же сказал: не могу, – сердито пробурчал Петька.

– Почему? – Левченко опять сплюнул, застонал – ему было плохо, земля уплывала куда-то в сторону.

– Тут же загребут и отправят в детприемник, – пояснил Петька, – вместе с Витькой.

– Тогда помогите мне хотя бы добраться до трассы… А? – Левченко с трудом перевернулся на живот, приподнялся на обеих руках, покрутил головой, стараясь удержать землю, которая упрямо уползла из-под него. – Сам я не смогу.

Петька с сожалением сдвинул полиэтиленовый пакет, перекинутый на веревочках через шею, за спину – в пакете были грибы, и скомандовал напарнику:

– Взялись, Витек!

Тот подхватил Левченко под одну руку, Петька – под другую и, кряхтя, сопя, спотыкаясь, они двинулись к трассе. Где волоком, где на ногах, где на четвереньках… Через двадцать минут добрались до бетонки. Пацаны помогли Левченко по осыпи выкарабкаться наверх и незамедлительно исчезли, словно бы их и не было.

Левченко, шатаясь, поднял с земли какую-то крученую железяку – похоже, штырь из бетонного блока, подперся им и выпрямился в рост – страшный, с окровавленным лицом, с распухшим ртом, с красными от слез глазами.

Ему было от чего плакать – он вернулся к жизни, с которой уже расставался.

Два дня спустя старик Арнаутов, с озабоченно-горестным видом прикладывая руку к щеке – у него неожиданно разболелся коренной зуб, – спросил у Каукалова:

– Слушай, а этот водила ваш не мог освободиться?

– А как? – спокойное лицо Каукалова неожиданно закаменело: вопрос был неприятным.

– Мало ли как! Всякое бывает. Веревка вдруг оказалась гнилой.

– Исключено. Да и сдох он уже. Вороны ему, наверное, глаза сейчас выклевывают, до мозга добираются.

Арнаутов поморщился: боль остро саданула ему в голову – казалось, что она сейчас выломает ему не только челюсть, но и вынесет виски, взорвет затылок, – не удержавшись, застонал.

– Вы зверобойчику выпейте, – посоветовал Каукалов. – Оттягивает. В армии мы зубную боль всегда лечили зверобоем. Очень эффективное средство.

– Зверобой, мята, водка в дупло, мед на зуб, табак под губу – все это бабушкины методы, – поморщился старик. – Это не методы, а полуметоды. Эффективным же может быть только одно – клещи. Крэк – и нету!

– Это боязно! – Каукалов не выдержал, поежился.

– А если съездить туда, – Арнаутов ткнул пальцем себе за спину, – и посмотреть, сожрали вороны того водилу или нет, а?

– Очень бы этого не хотелось, – сухо проговорил Каукалов: ему действительно не хотелось видеть водителя, которого он мог прикончить, но не прикончил, а сам, своими руками привязал к дереву, считая, что все остальное за него доделает природа.

– А вдруг он отвязался и ушел?

– Исключено, – Каукалов усмехнулся, – у меня не отвязываются.

– А вдруг?

– Повторяю, исключено.

– Мне это надо знать точно! – Арнаутов произнес это сухо, недоброжелательно.

Старший Рогожкин встретил Настю на следующий день. Она шла по улице сосредоточенная, опустив глаза, видимо, о чем-то задумалась. Неожиданно уткнулась в человека, возникшего перед ней, сделала шаг влево, чтобы обойти досадное препятствие.

Человек тоже сделал шаг влево. Тогда Настя сделала шаг вправо. Человек тоже сделал шаг вправо.

Настя подняла гневные глаза, и лицо ее расслабилось.

– Вы?

– Я!

– А я уж думала, что у нас в городе появились злостные хулиганы, рэкетиры-похитители: пытаюсь обойти и никак не могу.

– Это в Питере, да в Москве они шага сделать не дают, а в Лиозно их, похоже, нет. Не дошла еще мода.

– Это вам только кажется, что нет, а на самом деле есть. Как и во всяком другом городе.

Разговор неожиданно стих. Рогожкин не знал, о чем говорить, мялся, краснел, все слова у него прилипали к языку, в голове было пусто – ни одной мысли. Настя постаралась прийти Рогожкину на помощь. Впрочем, помощь ее была незначительной – она тоже не знала, о чем говорить, и задала Рогожкину дежурный вопрос:

– Ну как вам наш городок?

Рогожкин взбодрился – будто тот утопающий, вцепился в соломинку, – сделал рукой неопределенный жест и произнес чужим осипшим голосом:

– Городок – ничего.

Настя засмеялась: эх, Рогожкин, Рогожкин! Все, что он чувствовал, отражалось у него на лице. Рогожкин был из тех людей, которые не умеют ничего скрывать.

Понравился ей Рогожкин сразу, едва она увидела его идущим по асфальтовой дорожке вместе с братом, с Ленчиком. У нее даже сердце екнуло, сжалось от сладкой щемящей боли, и она задала сама себе вопрос: «Неужели это он?»

– «Ничего» – это не ответ, – сказала она.