Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию

Принято считать, что Анна смягчила тон письма, выразив благодарность Уолси в на редкость хвалебных выражениях: «Я считаю себя премного обязанной Вашей Милости за все приложенные старания во имя продвижения дела короля; отныне моя ежедневная забота состоит в том, чтобы изыскивать способы, как услужить им и доставить удовольствие»³⁷. На самом деле этот фрагмент воспроизведен не совсем точно. В сохранившемся оригинале письма сказано так: «Я считаю себя премного обязанной Вашей Милости за всех приложивших старания во имя продвижения дела короля». Другими словами, ее благодарность относится скорее к Барлоу и другим, чьими усилиями удалось получить окончательный вариант документа, который вскоре доставит Кампеджи, нежели к самому Уолси. Итак, вместо благодарности Уолси получает поручение: она была бы ему «премного обязана», если бы он позаботился о том, чтобы эти люди были по достоинству вознаграждены³⁸.

Но это было еще не все. В письме Анны есть постскриптум: «Милорд, я всем сердцем прошу Вас о том, чтобы Вы не обошли вниманием пастора из прихода Хани-лейн, за которого прошу лично». Это было смелое заявление. Упоминаемый «пастор» (или настоятель) был не кто иной, как доктор Роберт Форман, чей помощник, викарий Томас Гарретт, поставлял сочинения Лютера студентам Оксфорда. Анна, в чьей памяти еще свежи были воспоминания об импровизированных семинарах Дени Брисонне и Жака Лефевра д’Этапля в покоях королевы Клод и Луизы Савойской, была возмущена гонениями Уолси. Она не видела ничего дурного в поступках тех, кого он преследовал, поскольку они лишь поощряли верующих, считавших, что истинную веру можно обрести через тексты Священного Писания. Эти люди могли бы чувствовать себя в безопасности во Франции, если бы Генрих проявил снисходительность и отпустил их. Она не могла ничего сделать для Гарретта, которого уже заставили отречься от своих убеждений, но в ее силах было помочь Форману, что она и сделала. Хотя его уличили в хранении книг Лютера, в которых имелись заметки на полях, сделанные его рукой, он отделался лишь «тайным покаянием» и избежал публичного разоблачения и судимости³⁹.

21 августа Генрих отправил Фрэнсиса Брайана в Париж встретить Кампеджи. Брайан был не только кузеном Анны, также он был известен как религиозный реформатор и критик папской власти. Дю Белле отзывается о нем как о «родственнике [Анны] и одном из тех, кому она более всего симпатизировала». Брайан отправился в путешествие через Ла-Манш в сильный шторм, из-за чего у него случился острый приступ морской болезни. В 10 часов вечера он был вынужден сойти с корабля недалеко от Кале и пробираться по мелководью вдоль берега. По его воспоминаниям, это была «самая тяжелая переправа» в его жизни. Спешно добравшись до Парижа, он обнаружил, что Кампеджи еще не приехал, и ему пришлось ждать его еще целых три недели. Из-за тяжелых приступов подагры Кампеджи был вынужден добираться из Лиона на конных носилках⁴⁰.

Кампеджи прибыл в Париж лишь в понедельник 14 сентября, спустя шесть недель после начала путешествия⁴¹. Дорога из Парижа в Кале заняла еще две недели вместо обычных трех дней, и лишь 29 сентября он второй раз в жизни вступил на землю Англии. Незадолго до 8 сентября, как сообщал Мендоса Маргарите Австрийской, Генрих отослал Анну в Хивер к родителям, посчитав, что будет неблагоразумно, если Кампеджи застанет ее рядом с ним. Будучи уверенным в том, что проволочки скоро закончатся, король вновь вступает с ней в переписку⁴².

Свое первое письмо Генрих отправил 17 или 18 сентября, когда еще ожидал прибытия Кампеджи. Свой ответ на очередное письмо Анны (не сохранившееся) он писал на английском, «чтобы сообщить новости: легат, приезда которого мы жаждали с таким нетерпением, прибыл в Париж в прошлое воскресенье или понедельник, поэтому рассчитываю, что к следующему понедельнику [21 сентября] станет известно о его прибытии в Кале». Предвкушая скорый приезд Кампеджи, он продолжает: «Я надеюсь… получить то, о чем так давно мечтал и что угодно Богу и будет нам во благо; на этом все, моя дорогая, ибо более не имею времени, однако как бы я желал заключить Вас в свои объятия или оказаться в Ваших, ведь прошло уже столько времени с тех пор, как я целовал Вас». Он завершает письмо привычной охотничьей темой: «Написано после того, как я добыл оленя в 11 часов в надежде с Божьей помощью подстрелить еще одного завтра, рукой того, кто в скором времени, надеюсь, станет Вашим»⁴³.