Перебрав в памяти в этот предрождественский вечер почти все более или менее значимые события, произошедшие за время войны, Николаи почувствовал некоторое удовлетворение от сделанного. Но даже сознание своей значимости в произошедших за последнее время переменах не только в армии, но и в империи, не избавили его от чувства грозящей опасности, которую он, проанализировав череду последних событий, представлял теперь уже в полном объеме. До него вдруг дошло, что нынешнее, необычно веселое и шумное Рождество – это не что иное, как пир накануне страшной и неотвратимой чумы, имя которой – затяжная война на два фронта, которая рано или поздно истощит все ресурсы Германской империи и приведет к страшному концу. Кровавая, перемалывающая все и вся бездушная машина войны… Он всеми фибрами души пытался когда-то ее остановить, но так и не заметил, как сам оказался послушным управленческим винтиком в обильно смазанном финансовыми вливаниями олигархов, производящих оружие, механизме. Одно время он и сам начал верить в победоносную войну Германии, которая должна стать основой новой единой Европы, о чем под его диктовку писали германские средства массовой информации. И только сейчас, видя, какие силы противостоят его фатерлянду, Николаи наконец-то в полной мере осознал самое страшное – то, что в неотвратимость победы на два фронта поверили и все немцы. Идея, которую усиленно вдалбливала в головы людей созданная им пропагандистская машина, была достигнута. Но сейчас даже эта мысль не приносила ему удовлетворения, потому что он, прекрасно зная реальную расстановку сил на Западном и Восточном фронтах, словно прозрев от тумана, который сам на себя напустил, с ужасом понял, что его страну ждет в конце концов не победа, а сокрушительное поражение. Он даже примерно предполагал, когда, что и где может послужить толчком к этой катастрофе. И чтобы эта катастрофа не произошла, Николаи после долгого раздумья решил предложить кайзеру идею заключения с Россией сепаратного мира. С мыслью о том, что необходимо всецело заняться разработкой этого непростого вопроса, он и заснул в эту рождественскую ночь в своем мягком и удобном кресле.
2
Вместо того чтобы как следует отдохнуть от служебных забот во время рождественских праздников, пообщаться со старшими дочерьми, послушать их ангельское пение и обязательно поиграть с малышкой, Николаи, следующий же после Сочельника день начал с анализа имеющихся у него данных об изменениях, произошедших на фронтах. После первых, крайне неудачных, попыток германской военной машины опрокинуть и уничтожить русские армии, которые, словно сказочная птица феникс, тотчас возрождались, мысль о необходимости перемирия и в последующем заключения сепаратного мира с Россией все чаще и чаще приходила ему в голову. Но он настойчиво от нее открещивался, искренне надеясь на талант германских полководцев, профессионализм армии и оружие «возмездия» – крупнокалиберные мортиры и отравляющий газ. Когда все это, так и не привело к скорой победе германскую армию, которая вот уже продолжительное время топталась на месте, все больше и больше увязая, словно в болоте, в затяжной, позиционной войне не только на Западном, но и на Восточном театрах военных действий, Николаи, окончательно понял, что при довольно ограниченных военных и людских ресурсах Германию ждет неминуемое поражение и позорная капитуляция. Возможность и такого развития событий он допускал, потому что прекрасно владел не только военной, но и экономической информацией, которая стекалась к нему отовсюду: из посольств, бирж, банков и конечно же от многочисленной армии агентов. В подтверждение его прогнозов, офицеры Генерального штаба открыто говорили о том, что скованы все их войска, что их плотность на фронтах уменьшается и, как результат этого, наступление становится невозможным. Над Генштабом и его Верховным главнокомандующим вот уже продолжительное время довлел вопрос: что сделать, чтобы вернуть Западному фронту давно потерянную стратегическую инициативу? В этой ситуации Николаи видел только один выход – заключение мира с Россией. «Если император Всероссийский пойдет на мир с нами, мы сможем перебросить все войска на запад и легко прорвем франко-английский фронт, – думал он. – Но даже если царь не сможет или не захочет вести с нами переговоры, то сам факт наших с ним контактов внесет смуту в отношения между державами Согласия, и Германия хоть на этом непременно кое-что выиграет…» Эта мысль, обрастая все новыми и новыми доводами «за», росла и ширилась.