Охота в атомном аду

– Как спали, командир? – спросила она. Как мне показалось – со слегка издевательской интонацией. Ну да, им-то, биороботам, хорошо, а вот нормальный человек всё-таки должен отдыхать, хоть иногда.

– Бывало и лучше, – честно ответил я (как-никак, не в кроватке спал), нашаривая среди окружающего меня барахла флягу. Нашёл. Прополоскал рот, промыл глаза и слегка ополоснул помятую физиономию, ощутив отросшую щетину. Сплюнул воду куда-то в угол боевого отделения. Непорядок, но что делать? Похожу небритым…

Завинтив пробку, убрал зелёную металлическую баклажку обратно в вещмешок и спросил:

– И что там, снаружи? Куда нас занесло?

Чуть не сказав при этом «куда ты нас, такая-сякая, завезла»?

И, не дождавшись ответа, сел на переднее место, прилипнув к местной оптике. Наверное, именно так придурочные танкисты Гудериана в 1941-м пялились на московский Речной вокзал или окраины Тулы. Но повторять их роковые ошибки, вроде безуспешной попытки ворваться в Тулу со стороны спиртзавода, мне как-то не хотелось…

Мы стояли на краю незнакомого леска, за которым открывалось поле (поскольку на нём явно очень давно ничего путного не сеяли и не жали, скорее, даже луг с обесцвеченной осенней травой) с торчавшими там и сям деревьями и кустами, потом начинались какие-то постройки и затем снова лес. За триплексными стёклами сочился серенький, туманный рассвет, и где-то на горизонте, за голыми кронами деревьев раз за разом оглушительно бабахало. В той стороне к небу поднималась стена дыма, и время от времени пейзаж откуда-то снизу дополнительно подсвечивался тусклыми вспышками. Выглядело всё это довольно зловеще, но на атомные взрывы всё-таки вообще не походило…

– И что это за херня? – повторил я.

– Если вы о взрывах, то примерно в той стороне Саарбрюкен. Очень похоже, что что-то взрывается либо на тамошних заводах, либо на узловой железнодорожной станции…

– Очень странно, что на него до сих пор не скинули водородную бомбу. Всё-таки, насколько я помню, этот самый Саарбрюкен – крупный промышленный город, с по меньшей мере полумиллионным населением. Хотя ещё не вечер… А с чего оно там взрывается? Его что – бомбили или обстреливали?

Выдав эту фразу, я ещё успел вспомнить, что Саарбрюкен – это, помимо прочего, родной город оставшегося в народной памяти, в основном благодаря актёрской игре Олега Табакова, Вальтера Шелленберга и полузабытой ныне певицы Сандры. Иные, знаменитые, уроженцы данного города мне были неизвестны. Но вслух я это не произнёс – у нас и так всё было довольно сложно.

– Похоже, что нет. Ни самолётов, ни артиллерии слышно не было. Скорее всего, натовцы просто что-то подожгли или подорвали при отступлении. Зато с ночи шум из-за этого стоит такой, что мне удалось подъехать совсем близко к нашей цели…

Какой прогресс! Всего только второй день войны, а авиация уже не летает и артиллерия не стреляет! Ну по крайней мере – здесь. Советское командование, видимо, не считает город масштаба Саарбрюкена достойной целью для применения «спецбоеприпасов» (либо их действительно сильно не хватает), ну а поскольку НАТО тоже особо не спешит сбрасывать на него атомную бомбу, русские танки туда, похоже, всё ещё не ворвались. Быстро же выдохся военный потенциал у обеих воюющих сторон…

– Да ну?! – сказал я, переварив услышанное, и моё удивление было вполне искренним. Тогда получалось, что она на довольно хорошей скорости гнала БТР всю ночь, раз уж мы успели преодолеть эти самые полтораста километров. Удивительно, что ничего не сломалось и солярки хватило. Н-да, советская техника – это всё-таки что-то… В принципе, конечно, непорядок, что узнал я про этот марш-бросок только сейчас, «по факту», но что с того? Что могло измениться, если бы я сделал умное лицо и что-то такое приказал? Я бы всего лишь сказал ей – езжай куда надо, и всё. В ситуации, когда подчинённый ориентируется на местности лучше командира, роль последнего всегда приобретает чисто декоративные функции…

– За мной, командир, – пригласила Кэтрин.

Открыв большие верхние люки рубки, мы оказались на холодной, слегка покрытой утренней изморосью броне.

– Вон там, впереди, видите? – сказала напарница, протягивая мне бинокль. Ей самой оптика, судя по всему, была не особо нужна.

– Это и есть наш Винтертор? – спросил я, между делом припомнив, что по-немецки это словосочетание означает что-то вроде «зимние ворота».

– Да.

В бинокль на открытом воздухе обзор был куда лучше. Кроме перелесочка и поля стало видно идущую через поле грунтовую дорогу, которая заканчивалась у потемневшей деревянной ограды, за которой хорошо просматривалось грязно-белое двухэтажное здание.