Охота за древом

Мы вылезаем из пеленок,
насквозь застиранных земных,
от гроз и плесени зеленых,
от глаз и крови голубых.
Громада плеч взрывает небо,
пушинка рвется в высоту…
Тот, кто там был,
и тот, кто не был,
мы — тело сваи в том мосту.
И ты, кто первый принял визу,
ты, облученный гнилью фраз,
ты — бог для тех, кто смотрит снизу.
Неважно — кто. Не в первый раз.
Но пусть, заплеванный стихами,
где все — вранье, все не о том,
не с первой добровольной казнью,
открытый в ночь, укрытый днем,
двойной орбитой опоясан,
опять — тем чище, чем грязней,
ты все же грозен и прекрасен
наш первый бал в голубизне!
Я знаю: утром — синей птицей,
мажором, режущим грозу,
начистоту мне будет сниться,
что было Там,
а не внизу.

Апрель 1961, Москва

«О, старосты, которых назначают!..»

О, старосты, которых назначают!
до старости вам это не прощают.
Вот первый день мы входим в институт —
кого-то этим словом назовут?
Как надо тонко по анкетам выверить,
чтобы назначить тех, кого не выберут.

Я знаю, командиров назначали

из тех, что не успел наш Людоед
угробить со своими палачами
в то лихолетье предвоенных лет.
Но явным и прямым голосованьем
на скатерти из выжженной травы
их выбирали тем, что в рост вставали,
и не всегда по списку из живых.

А мы живем, когда дракон, нажравшись,

спит благостно, прищурив зоркий глаз,
и бургомистр, в анкеты закопавшись,
ген ланцелотов в страхе ищет в нас.

1961 г., Москва

Отклики на стихи и переводы автора

Михаил Генделев

Мне нравятся стихи Александра Милитарева.

Оформленным и отчетливым фактом «сближения далековатых понятий».

Простодушием поэтического переживания, того самого переживания, каковое и есть единственный достойный повод к сочинительству поэзии. Такой поэзии и только тогда Поэзии, когда она не очень даже жанр литературы, но нечто, отнюдь не эфемерное, но именно почти физиологическое; вроде ликования, печали, наслаждения.

Вот этой вот искренности, непосредственного поэтического импульса к сочинительству у профессора-лингвиста, у мирового уровня авторитета в области языкознания — не менее, ей богу! чем в сочинениях пятнадцатилетнего графомана модели пубертатной Цветаевой или Блока Александра эпохи поздней гимназической, или воспаленного негой современного лицеиста машиностроительного, пардон, лицея!

Ну, например: журавлиная стая, она что делает? Правильно — журавлиная стая, как положено, улетает… Однако — внимание! Сонет, а это безупречный сонет работы профессора Милитарева 1992 года сочинения (ну, право, кто ж это будет в зрелости катать классические сонеты в конце 20 века из серьёзных-то, прости-господи, наших господ постмодернистов?) — так вот, цитируемый сонет посвящен другому известному филологу И. Смирнову и:

«И птиц грассирующий клин
в табличке неба — знак зимы»

Правильно! Клинопись занятие сугубо профессорское.

Ни графоман, ни даже любитель, ни даже средний сочинитель не способны во сне увидать ни «напитанную вермутом звезду», ни сообщить городу и миру всерьёз: «я быть устал».

…Читать стихи Александра Милитарева, не заглядывая в авторские примечания («Инанна — шумерское женское божество; соответствует аккадской Иштар». Или: «Тигот — на канарском диалекте [! — М.Г] острова Пальма «небо»; вероятно, [!! М.Г.] родственно берберскому «таввут» — «дым») — повторяю, читать эти стихи, не заглядывая в примечания, — не стоит. А стоит — заглядывая.

Чуть ли не впервые в русской поэзии с бальмонтовских времен. Прием? Прием.