Охота за древом

«Как бы с холста» — как глядят на нас некогда живые египтяне с фаюмских досок или, лучше, предки со старинных портретов. Но портретов нет, обломана сама природа, это память вызывает из небытия вопрошающие взоры погибших родных. Именно память понуждает видеть себя Хароном — живым, обреченным вечно странствовать с душами умерших. Никуда не деться: не случайно имя Харона почти полностью вписано в отведенную ему рифму «похоронный».

Да кто, собственно, кого сопровождает, Харон ли ушедших или ушедшие — Харона? Мы их носим с собой или они не покидают нас?

Другая метафора перебивает первую: самоотождествление с последним быком горящего моста, как декларация ощущения самого себя там и тут — до, во время и после катастрофы, как переживание своего осколочного присутствия в мире. Мост догорает, а бык остается — без связи с целым, без функции и смысла…

В следующей строке снова появляется Харон, паромщик похоронный, но освещенный предыдущим образом — бык останется, паромщик уходит. И вот, после двустрочной оттяжки — вторичной локализации места — перекрестные, через одно, самоотождествления состязаются в обнаженном раскрытии авторского я:

На западе — Сахары рыжий дым
и белые фантомы гор Хоггара.
Зачем меня, прожженным и седым,
и в этот раз выносишь из пожара?

Хороший вопрос, Александр Юрьевич. Вопрос о смысле жизни уцелевших, о смысле самого́ случайного спасения…

Этот сонет — так называемого «шекспировского» или «английского» типа: три катрена и заключительное двустрочие. Двустрочие считается ключом всего стихотворения.

Так что же нам отворяет ключ?

И вновь почти не различим ответ:
народ… песок морской… на склоне лет.

Ну, это не новость. Давно известно, что небо не склонно давать прямые ответы на трудные вопросы.

Приходится решать самим.

Милитарев хорошо это знает, к тому же он человек ответственный, тот, который отвечает. Поэтому он написал — помимо стихов, помимо лингвистических исследований — чрезвычайно важную книгу, возбудившую немалые споры. Это книга об исторической миссии еврейства или о том, зачем некоторых из нас, обожженных и седых, выносило из пожаров72.

* * *

Собственно, в разделе «Охота за древом» всего только три стихотворения. Из них одно, незавершенное, «Обрывок еврейского венка» — имеется в виду венок сонетов — могло бы стать сжатым поэтическим эквивалентом упомянутой только что книги:

Судьбы междуречья пологой
бежать, перейти через брод
и сделать крутой поворот
к горам: одоленье порога.

Придумать единого Бога

и с ним человеческий род,
в пророчествах знать наперед
чем плачена эта дорога.

Мутации зову ли внемля,

путем то прямым, то кривым
идти испрямлять эту землю,

чтоб впрямь человечеством стало

племен разномастное стадо
и Бог оказался живым.

В следующих сонетах оборванного венка автор скорее спорит с верой — и незавершенный венок заканчивается словами:

…но гидом я разум бы взял
в прогулках по минному полю.

Но главное в этих трех сонетах — о другом. Там нетрудно уловить прямые отсылки к центральным мотивам книги. При этом, однако, нельзя забывать, что тема еврейской исторической судьбы и еврейского вклада в цивилизацию — тема опасная, многократно заминированная, она требует аргументации, которую нельзя отпустить в зазоры между строк, требуется тщательно выверенный дискурс. Может быть, поэтому в поэтический сборник вошел только обрывок венка. Остальное — в научной и публицистической прозе.