Охота за древом

My dog lay dead five days without a grave
In the thick of summer, hid in a clump of pine
And a jungle of grass and honeysuckle-vine.
I who had loved him while he kept alive

Went only close enough to where he was

To sniff the heavy honeysuckle-smell
Twined with another odor heavier still
And hear the files’ intolerable buzz.

Well, I was ten and very much afraid.

In my kind world the dead were out of range
And I could not forgive the sad or strange
In beast or man. My father took the spade

And buried him. Last night I saw the grass

Slowly divide (it was the same scene
But now it glowed a fierce and mortal green)
And saw the dog emerging. I confess
I felt afraid again, but still he came
In the carnal sun, clothed in a hymn of flies,
And death was breeding in his lively eyes.
I started in to cry and call his name,

Asking forgiveness of his tongueless head.

…I dreamt the past was never past redeeming:
But whether this was false or honest dreaming
I beg death’s pardon now. And mourn the dead.

Прощение

Мой пес, когда издох, пять дней лежал
в разгаре лета на сухом песке
средь жимолости в старом сосняке.
И я, любивший пса, пока он жил,

тайком на это место прибегал

вдыхать тяжелый жимолостный дух
и новый, тяжелей и горше всех,
да слушать мух невыносимый гул.

Ну, что ж, я был напуган, слаб и мал,

смерть не входила в детский мой мирок.
Угрюмость, странность я простить не мог
ни людям, ни зверям. Лопату взял

отец и пса зарыл. Но прошлой ночью

я видел, как раздалась на мгновенье
трава, мерцая прозеленью тленья,
и пес восстал. Я видел все воочию.

Так страшно было мне! А он вставал

в кровавом солнце, в жирном нимбе мух,
и смерть росла в его живых глазах.
И плакал я, и пса по кличке звал,

пред ним, немым, замаливал вину.

У прошлого, я думал, нету зренья.
Сон в руку был. У смерти я прощенья
прошу теперь. И мертвых хороню.

Louis Simpson57 / Луис Симпсон (1923—2012)

The Man Who Married Magdalene