Охота за древом

When forty winters shall besiege thy brow, (2)
And dig deep trenches in thy beauty’s field,
Thy youth’s proud livery so gazed on now
Will be a tottered weed of small worth held:
Then being asked where all thy beauty lies,
Where all the treasure of thy lusty days,
To say within thine own deep-sunken eyes
Were an all-eating shame, and thriftless praise.
How much more praise deserved thy beauty’s use,
If thou couldst answer, «This fair child of mine
Shall sum my count, and make my old excuse’,
Proving his beauty by succession thine.
          This were to be new made when thou art old,
          And see thy blood warm when thou feel’st it cold.

«Когда твой лоб осадят сорок зим (2)…»

Когда твой лоб осадят сорок зим (2)
и рвы избороздят лицо твое,
растает пышный твой наряд как дым
и обратится в жалкое тряпье.
И если спросят, где твоя краса,
сокровище где юности цветущей,
укажешь на запавшие глаза,
что будет похвальбы и срама пуще.
Насколько же достойней, если ты
ответить сможешь, гордость не тая:
мой сын — наследник прежней красоты,
в нем прибыль неразменная моя.
          И юностью оправданная вновь,
          согреет старость стынущую кровь.

«Look in thy glass and tell the face thou viewest, (3)…»

Look in thy glass and tell the face thou viewest, (3)
Now is the time that face should form another,
Whose fresh repair if now thou not renewest,
Thou dost beguile the world, unbless some mother.
For where is she so fair whose uneared womb
Disdains the tillage of thy husbandry?
Or who is he so fond will be the tomb,
Of his self-love to stop posterity?
Thou art thy mother’s glass and she in thee
Calls back the lovely April of her prime,
So thou through windows of thine age shalt see,
Despite of wrinkles this thy golden time.
          But if thou live remembered not to be,
          Die single and thine image dies with thee.

«Глянь в зеркало, чтоб, наконец, увидеть: (3)…»

Глянь в зеркало, чтоб, наконец, увидеть: (3)
пора лица удвоить отраженье —
жизнь обновить, природу не обидеть
и женщине дать право на рожденье.
Кто столь горда, что плугу твоему
дать целину вспахать не согласится?
И кто столь глуп, что нравится ему
быть продолженью своему гробницей?
Ты — зеркало родителей своих.
В дни их весны они такими были.
Ведь дети — окна, чтобы ты сквозь них
себя увидел без морщин и брылей.
          Хоть век живи: не принесешь плода —
          уйдешь, чтоб быть забытым навсегда.

«Unthrifty loveliness why dost thou spend, (4)…»