Охота за древом

Unthrifty loveliness why dost thou spend, (4)
Upon thy self thy beauty’s legacy?
Nature’s bequest gives nothing but doth lend,
And being frank she lends to those are free:
Then beauteous niggard why dost thou abuse,
The bounteous largess given thee to give?
Profitless usurer why dost thou use
So great a sum of sums yet canst not live?
For having traffic with thy self alone,
Thou of thy self thy sweet self dost deceive,
Then how when nature calls thee to be gone,
What acceptable audit canst thou leave?
          Thy unused beauty must be tombed with thee,
          Which used lives th’ executor to be.

«Что ж ты транжиришь на себя, как мот, (4)…»

Что ж ты транжиришь на себя, как мот, (4)
фамильное наследство красоты?
Природа ведь не в дар — взаймы дает
для щедрых, а не скряг, таких, как ты.
Зачем же, сев на денежный мешок,
ты, милый жмот, голодный держишь пост
и не вернешь врученное в залог?
Ты — ростовщик, что дать скупится в рост!
Когда же жизнь, на эту сделку прав
тебя лишив, на выход пригласит,
что ты, себя до нитки обобрав,
представишь на последний аудит?
          А красота сойдет во гроб с тобой —
          несбывшийся душеприказчик твой.

«Lo! in the orient when the gracious light (7)…»

Lo! in the orient when the gracious light (7)
Lifts up his burning head, each under eye
Doth homage to his new-appearing sight,
Serving with looks his sacred majesty;
And having climbed the steep-up heavenly hill,
Resembling strong youth in his middle age,
Yet mortal looks adore his beauty still,
Attending on his golden pilgrimage:
But when from highmost pitch, with weary car,
Like feeble age, he reeleth from the day,
The eyes, ’fore duteous, now converted are
From his low tract, and look another way:
          So thou, thyself outgoing in thy noon
          Unlooked on diest unless thou get a son.

«Едва Восток нам явит на заре (7)…»

Едва Восток нам явит на заре (7)
светила огнеликую главу,
глянь: взоры все устремлены горе́ —
воздать хвалу его сиятельству.
Когда ж, вершину одолев, в зенит
оно взойдет как муж в расцвете сил,
любого красота его пленит,
чтоб каждый глаз маршрут крутой следил.
Когда ж, таща разбитый свой рыдван,
оно плетется старцем на закат,
кто прежде был восторгом обуян,
разочарованно отводит взгляд.
          Угаснешь, сына не родив, и ты —
          забытый всеми светоч красоты.

«Music to hear, why hear’st thou music sadly? (8)…»