Он стонет, прижимаясь ко мне, и теперь трахает меня уже не прерываясь.
– Это заставит тебя остаться? – снова спрашивает он.
Я поворачиваю к нему голову и устремляю на него тяжелый взгляд, несмотря на все вихри удовольствия, бурлящие в глубине моего живота. Уловив выражение моего лица, этот ублюдок нагло ухмыляется.
– Ты не спрашиваешь, заставит ли ребенок меня остаться. Ты спрашиваешь, останусь ли я, если ты навяжешь мне беременность, – выпаливаю я.
Рука, поддерживающая наш вес у дерева, скользит дальше, пока не оказывается на ремне, заставляя его натянуться и перекрыть мне доступ кислорода.
Я начинаю задыхаться, но Зейд не останавливается. Его глаза становятся дикими, и только сейчас я задумываюсь, почему мои слова так сильно его ранили.
Иногда он совершает абсолютно чудовищные поступки, и все же я здесь, в его объятиях, даже несмотря на то, что он угрожает мне.
– Я все еще достоин любви, мышонок? – цедит он сквозь стиснутые зубы.
Я пытаюсь сглотнуть, но слова застревают у меня в горле.
Черт, этот засранец и впрямь воплощает в себе все самое худшее. И он делает это безо всяких угрызений совести, вываливая свои темные стороны на серебряном блюдечке, бросая мне вызов, смирюсь я с ними или нет.
Темнота лижет края моего зрения, но я решаю ответить ему честно. Я киваю головой, отвечая на оба его вопроса. Он достоин любви. И я останусь.
Он ослабляет ремень, и я закашливаюсь, отчаянно втягивая воздух, хотя это совершенно бессмысленно. Весь кислород, который я успела вобрать в легкие, вырывается из меня, как только он увеличивает темп; рука на моем животе скользит вниз, и его большой палец достигает моего клитора, обводя бутон до тех пор, пока мои глаза не закатываются.
Я еще не готова иметь детей. Как никогда не была готова к тому, что Зейд может мне предложить. И все же это не мешает мне двигаться навстречу его напору, пока в глубине моего живота зарождается оргазм.
– Тебе никогда не сбежать от меня, маленькая мышка. Как думаешь, кто-нибудь еще способен заставить твою киску плакать так, как делаю это я?
Он наклоняет бедра, попадая в ту самую точку внутри меня, которая заставляет меня крепко обхватывать его. Не в силах ответить, я лишь качаю головой. Единственное, что я могу, – это царапать ногтями его спину и вгрызаться в его кожу глубокими красными отметинами, как те, которые он оставил на моей коже.
Из глубин его груди вылетает рык, он скрежещет зубами.
– Я осмелюсь, Аделин. Попробуй только сказать, что мое имя не вырезано на каждой звезде, которую ты видишь, когда я заставляю тебя кончать, и я покажу тебе, что Бог может уничтожить их так же легко, как и создать.
Узел в животе затягивается до предела, и мои стоны перерастают в хриплые вскрики, пока он безжалостно трахает меня, прижимая к дереву, и продолжает теребить мой клитор большим пальцем. Ремень на моей шее впивается в кожу, сдавливая горло настолько, что кровь приливает к моей голове.
– Только твое, – шепчу я, и мои слова теряются в звуках наслаждения, срывающихся с моих губ.
– Вот так, Аделин. А теперь собери мою сперму, как и полагается хорошей девочке.
Моя спина выгибается, и я кончаю, крича от силы охватившего меня оргазма. Я чувствую, как сжимаюсь вокруг него и как его член вонзается в мою сокращающуюся киску с силой, не уступающей наслаждению, снедающему меня.
Мое зрение пропадает, подобно солнце за луной во время солнечного затмения. Его тьма поглощает мой свет, и я решаю, что мне вполне достаточно существования в тенях.
Его ладонь опускается рядом с моей головой, и, в последний раз всадившись в меня, он с глухим рычанием кончает тоже. Вжимаясь бедрами в мои, он с проклятиями извергается в меня, пока не выталкивает из себя все до последней капли.
Проходит несколько минут, прежде чем мы оба медленно возвращаемся обратно и переводим дыхание. Точнее,
Он усмехается, заметив, насколько сильно покраснело мое лицо – я так и чувствую, как оно горит под его взглядом. Протянув руку, он расстегивает пряжку, и через секунду ремень падает на землю.
От того, как я глубоко вдыхаю, моя грудная клетка вздымается так, словно я делаю первый вдох после длительного пребывания под водой.
Именно так я однажды описала ощущения от любви Зейда, и никогда прежде эти слова не звучали так правдиво.
Я все еще глотаю драгоценный кислород, когда он сжимает мою челюсть пальцами и заставляет посмотреть на него.
– Больше никогда, Аделин. Я могу стерпеть, что ты отталкивала меня, когда еще только начинала открывать в себе чувства ко мне. Но больше никогда. Это было в последний раз. Поняла?
Я киваю, во мне снова поднимается стыд.
– Больше никогда. Прости меня, – шепчу я, крепко обхватывая его шею руками. – Но я надеюсь, ты понимаешь, что я все равно буду убегать от тебя. Мне слишком нравится, как ты преследуешь меня.
Он прикусывает губу, и в его глазах вспыхивает пламя. Наклонившись вперед, нежно целую его, молясь, чтобы он почувствовал, насколько сильно я его люблю.