Охотник-убийца. Воспоминания оператора боевого дрона

Посадочная полоса в Вирджинии была пуста и темна, за исключением рабочих, обслуживающих самолет.

Когда я сошел с трапа грузового самолета со своим снаряжением, на минуту мной овладело отчаяние момента. Мы многого достигли за короткий промежуток времени. Выполнены миссии, на выполнение которых обычным силам потребовались бы месяцы, если не годы, если бы они вообще могли с ними справиться. Но рядом не было никого, с кем можно было бы поделиться успехами. Это знали и понимали только мы сами. Нашему подразделению это нравилось, и мне пришлось привыкнуть. Для нас это был такой же день, как и любой другой.

Той ночью я ехал в свой кондоминиум в Северной Каролине, щурясь, чтобы не уснуть за рулем, прежде чем, наконец, упасть в свою кровать. Я не помню, как снимал свою одежду. Я не помню, чтобы разговаривал со своей девушкой Сарой в то время; мы не разговаривали месяцами. Моя новая жизнь оставляла очень мало времени, чтобы поговорить с ней, и я ничего не мог ей рассказать об этом. Моя жизнь вне офиса начала разделяться еще больше, но я не мог думать об этом сейчас. Я закрыл глаза и проспал три дня подряд.

Глава 14. Дом?

В Северной Каролине я жил на тринадцатой лунке общественного поля для гольфа, в нескольких милях от города. Уединенный комплекс был окружен лесом. Мне пришлось ехать десять или пятнадцать минут, чтобы добраться до ближайшего продуктового магазина или ресторана. Зато рядом со штаб-квартирой. Проехав через несколько извилистых проселочных дорог, мимо ферм и полей, достигаешь секретного входа на территорию. Он был укрыт так, чтобы можно было въехать незаметно со стороны — в случае, если бы за нами следили.

Первые несколько дней я просыпался взвинченным, как после приема амфетамина. У меня болела голова, когда я бродил по квартире. Я хотел пить, и мой желудок казался опустошенным. Одним из первых блюд, которые я съел, был большой американский бургер со всеми возможными добавками. Моя девушка Сара смотрела, как я поглощаю его.

— Немного проголодался? — сказала она, пытаясь начать разговор.

— Умираю с голоду, — прочавкал я, поднимая взгляд на секунду, а затем возвращаясь к вожделенному мясу.

Мы пытались поговорить той ночью. Ничто из того, что напоминает гражданским нормальность, не было для меня естественным. За мной и во мне — только смерть и разрушения. Как болтать о милых пустяках после того, как увидел то, что видел я, сделал то, что я сделал? Переход был сложнее, чем возвращение домой из зоны боевых действий в прошлом. Не поймите меня неправильно, я не пережил какие-то ужасы и события, ничего вроде любимого мозгоправами ПТСР. Большую часть времени я сидел за столом и почти не видел действий операторов. Они были настоящими героями. Это было больше из-за того, что моя жизнь изменилась практически за одну ночь, из-за сенсорной перегрузки от того, что меня перенесли в мир, о существовании которого я никогда не подозревал, а затем мне пришлось жить в нем круглосуточно. Мои умственные способности были потрясены, почти как если бы я проснулся и обнаружил, что тебя перенесли на другую планету, и ничего из того, о чем ты знал раньше, больше не существовало.

У меня не было тем для разговоров ни с кем дома. Все, что я делал, было совершенно секретно. Да даже если бы и не было, вряд ли мне хотелось бы говорить о том, что собеседник точно не в состоянии понять. Это затрудняло любое взаимодействие. Прежде чем сказать обычную фразу, я несколько раз прогонял ее через отдел военной цензуры моего мозга. Это заставило меня стать тише и более замкнутым. Я просто отключался, когда меня не было в офисе.

Но все равно я просто не мог выбросить войну из головы — камеры, смотрящие сверху вниз на наши цели, следующие за ними, куда бы они ни пошли, наблюдающие за семьями и жизнями других людей, разворачивающимися прямо передо мной. Однажды я убивал худших террористов в мире, а на следующий день сидел в уютном ресторане, жевал бургер с сыром и беконом и наблюдал, как люди вокруг меня разговаривают и смеются, не заботясь ни о чем на свете. Может ли нормальная жизнь быть такой сюрреалистичной? Это было так, как будто я жил внутри безостановочного боевика, и внезапно кто-то нажал на кнопку «Стоп», вытаскивая меня из этого. Теперь я не узнавал страну, в которую вернулся.

Когда мы вернулись домой после ужина тем вечером, Сара еще немного на меня надавила.

— Что там было?

Было поздно, но я не устал. Мы сидели на диване в гостиной. Я попытался взглянуть на нее, и она проследила за моим взглядом, пока я больше не смог смотреть и отвернулся.

— Твои глаза выглядят по-другому, — сказала она.

— Мои глаза?

— У тебя как будто камни в глазницах.

Тишина, воцарившаяся между нами, была невыносимой. Это сделало ночь пронзительной. Сверчки были в лесу и на поле для гольфа, они скулили и стрекотали громче, чем жужжание и писк наших компьютеров в коробке после выполнения заданий.

Я хотел рассказать ей обо всем этом… но я знал, что лучше не надо.