Охотники за книгами Сезон 1

— Знаешь, что в этом, на мой взгляд, отвратительнее всего? — говорит Сэл. — Не то, что Общество этому потворствует. И мне плевать, чем там занимается Церковь. Пусть потворствует чему угодно. Мне на вас не плевать. На тебя, Грейс, Асанти и Менчу. Подумать только — на Менчу тоже, после того, с чем он вырос. Да и ты. Вы все позволили этой работе превратить вас в чудовищ.

Сэл понимает, что наговорила лишнего. Видит гримасу гнева на лице Лиама. Он не скрывает ее. Сэл подбирается. Он сейчас ударит в самое больное место.

— А тебя нет, что ли? — говорит Лиам. — Ты кто, Серпико?

— Отличное сравнение, — говорит Сэл. — Спасибо, что заговорил на моем языке.

— Не о том речь, — обрывает он. — Ты в этом замешана не меньше всех нас. Не знаю, о чем тут речь — о блаженном неведении или обычной глупости, но ведь каждый коп считает себя хорошим копом, мол, лично с ним все в порядке — но тебя ведь никто не заставлял подыгрывать. Вступать в Общество. Ты не обязана была нам все рассказывать прямо на задании. Не обязана была все рассказывать по ходу дознания. Хотела защитить эту семью из Таннер-Сити — могла бы, но ты не стала, а потом тебя еще и похвалили за это. Второй отряд делает то, что делает. А указала им верное направление ты. И теперь тебе с этим жить.

— Клянусь, — говорит Сэл, — что в тот самый день, когда мой брат умрет или придет в себя, я отсюда свалю.

Сама она знает: удерживает ее не только Перри. Но приятно вот так вот выложить карты на стол. Хотя бы ради того, чтобы выслушать ответ Лиама.

— Вот и хорошо, — отвечает он. — Если честно, не думаю, что ты подходишь для этой работы.

«Да пошло оно все, — думает Сэл. — Разрыв так разрыв. Если не разгрести эту грязь, изваляемся в ней».

— А когда свалю, расскажу про здешние фокусы всему миру.

— Здорово, — говорит Лиам. — Очень на это надеюсь.

Он страшно рассвирепел, однако она достаточно хорошо его знает и в состоянии прочитать удивление в его глазах. Он говорит то, что говорит, потому что хочет ее обидеть, это она понимает. И сама делает то же самое.

Но последние его слова — другого порядка. Она это видит. Он до определенной степени действительно на это надеется, хочет этого. Сорвать крышку, выпустить пауков из банки. Пролить свет на тайны.

Они оба хотят одного и того же.

Целую секунду они свирепо таращатся друг на друга. Потом лицо его смягчается, он тянется к ней.

— Даже не думай, — говорит она.

Он примирительно опускает руку. Попытка хоть все подлатать.

— Ты в порядке?

— Буду, — обещает Сэл, — а пока — нет.

— Понадоблюсь — позвони, — говорит он.

— Не понадобишься, — говорит она.

— Видимо, я это заслужил, — говорит он. — Спокойной ночи, Сэл.

Поворачивается и выходит. Она запирает за ним дверь, глядит в окно на ночное небо над Римом. Оно выглядит сегодня меньше обычного.

Эпизод 7 Макс Глэдстоун Тогда и теперь

1

Шанхай. Тогда.

Чэнь Цзюань решила, что этот русский ей не нравится.

От него пахло топленым жиром, одет он был в черный костюм, который, судя по всему, стащил из похоронного бюро. Он прислонился к каменной балюстраде и смотрел на реку Хуанпу, в сторону от Шанхая. Явно хотел создать впечатление, что рассматривает болота и склады Пудуна за усеянной лодками черной гладью, однако каждые несколько секунд бросал косой взгляд на Чэнь — полагая, что она этого не замечает. Она все замечала — и игнорировала.

Набережная Вайтань дугой выгибалась к северу: с востока река, с запада — чужеродные фасады из пожелтевшего мрамора: тут были клубы коммерсантов, банки, а вдали еще и посольства — британское, американское и французское. Скверным выдался 1928 год, но Вайтань — хорошо ли, плохо ли — функционировала и блюла свои интересы. Националистических флагов здесь почти не висело.

Чэнь была одета на выход: высокие каблуки, длинное черное платье с высоким воротом и разрезом выше колена, лисье боа, серебряные серьги, серые шелковые оперные перчатки с серебряной отделкой и — подо всем этим — со вкусом подобранный крестик. Не для того она наряжалась, чтобы на нее глазел на Вайтане какой-то потрепанный призрак-иностранец с лицом, точно лезвие ножа.

Она глубоко вдохнула дым сигареты и задумалась об издержках собственной профессии.

О приближении русского возвестили сальный запах и нетвердые шаги. Она посмотрела вправо: он уже облокотился на парапет с ней рядом. Пиджак тесноват, а может, под ним слишком много мышц: голова угнездилась между двумя выпирающими плечами.

Чэнь стряхнула пепел и выпрямилась, готовая уйти.

— Останься, — проговорил он на скверном китайском: гласные плывут, интонация неверная. — Я расскажу тебе историю.

— Не знаешь ты истории, которую я захотела бы услышать.

Едва она отвернулась, он схватил ее за предплечье: пальцы и ладонь заскорузлые, хватка крепкая — может остаться синяк.

— Мне кажется, знаю, — произнес он. Она остановилась. — В каменной каморке, — продолжил он, и произношение стало почти безупречным, разве что говорил он слегка нараспев: заучил без понимания, — жил-был поэт. — Глаза блеснули, точно лед, облитый спиртом и подожженный.

Она нахмурилась.