Кулак Кенеб забрался в седло, собрал поводья. Вокруг него звучал кашель – равно от людей и животных, жуткий звук. Повозки, набитые перебинтованными ранеными солдатами, выстроились на дороге, точно катафалки, – испачканные сажей, почерневшие от огня, смердящие пожарищем. Кулак знал, что среди раненых можно найти и Тина Баральту – он сильно обгорел, а лицо было чудовищно изуродовано – целитель Дэнула сумел спасти глаза, но борода военачальника загорелась и большая часть губ и носа обратились в пепел. Как бы он не сошёл с ума, хотя до сих пор Баральта, к счастью, не приходил в себя. И другие, такое множество…
Кенеб увидел, как к нему скачет Темул с двумя всадниками. Предводитель виканцев натянул поводья и покачал головой.
– Нигде их не нашли, Кулак. Это не удивительно – но знай, Кулак: были и другие дезертиры, однако всех их мы выследили. Адъюнкт приказала убивать следующих на месте.
Кенеб кивнул, отвёл глаза.
– Отныне, – продолжил Темул, – мои виканцы не будут исполнять приказы других малазанских офицеров.
Кулак ошарашенно уставился на Темула:
– Кулак, твои виканцы – сами малазанцы.
Молодой воин скривился, затем развернул коня.
– Отныне они – твоя забота, Кулак. Высылай кого хочешь на розыски, но Четырнадцатая их ждать не будет.
Как только виканцы отъехали, зазвучали горны, и армия пришла в движение.
Кенеб поднялся в седле и огляделся. Солнце уже зашло. Слишком темно, чтобы что-то толком разглядеть. Но где-то там, во тьме оставались Синн и капитан Фарадан Сорт. Дезертиры.
Многих И'гхатан сломил, сломил полностью – и мало кто из несчастных оправится.
Четырнадцатая армия двинулась по западной дороге в направлении к Сотканской Развилке, оставляя за собой пыль, пепел и уничтоженный город.
Голова у неё была змеиная, узкие глаза светились зелёным светом, и Бальзам, словно зачарованный, смотрел, как в приоткрытой пасти мелькает раздвоенный язык. Волнистые, тяжёлые чёрные волосы извивались щупальцами, и на конце каждого красовалась крошечная человеческая голова с распахнутым в жалобном крике ртом.
Пожирательница Ведьм, Тесорма Раадиль, закутанная в шкуру зебры, покачивала всеми четырьмя руками, в которых сжимала четыре священных оружия племён Дал-Хона. Болас, каут, серп и камень – этого он никогда не понимал: а более очевидные варианты где? [2]
Нож? Копьё? Лук? Да кто их вообще выдумал, этих богинь? Какой же безумный, извращённый, издевательский разум мог породить таких чудищ?Но богиня подступала к нему. К Бальзаму. Посредственному колдуну – даже не так, бывшему колдуну, а теперь уже просто солдату. Сержанту. Но куда, Худова плешь, подевался его взвод? И вся армия? Как Бальзам вообще попал в саванны своей родины?
Она расхохоталась – разумеется, с шипением – и сказала:
– Я алчу плоти заблудших колдунов…
– Нет! Ты ешь ведьм! А не колдунов!
– А кто говорил о еде?
Бальзам попытался удрать, заметался, но вокруг были скалы, глухие стены, острые выступы. Он был в ловушке.
– Отойди от него, змея похотливая!
Громовой голос. Ну – такой, тихий гром. Бальзам поднял голову и оглянулся. На расстоянии вытянутой руки от него стоял здоровенный жук – на задних лапках, так что клиновидная голова оказалась бы на уровне коленей Бальзама, если бы тот мог встать. Так что жук – здоровенный в относительном смысле.
– Не бойся, смертный, – проговорил жук, покачивая усиками и передними лапками. – Она тебя не получит! Нет! Ты нужен мне!
– Тебе? Зачем?