Охотники за первым снегом

– Ну вот, в этом-то и смысл, Маша. Бывать там, где раньше не бывала, – почти дословно процитировал ее Митя.

– Аэропорты везде одинаковые, – поводит плечами Маша.

– Андрей у нас чемпион по Сибири, – сдает меня Катя М.

– Да, это мои родные места, – раскланиваюсь я, – ведомые, держитесь моего хвоста и не мерзните. Еще успеем

Приветливый аэропорт выдал наш багаж первым, и мы незамедлительно, но тяжело, с семидесятилитровыми рюкзаками, чехлами с досками и лыжами вышли на остановку к городу.

– Уедем на автобусе. Они почти гигантские.

Большая компания молодых людей, зазеванная и замерзшая под восточным загаром, разглядывала нас на остановке. В некоторых глазах я нашел зависть. Значит, катаются.

А я увидел, будто след ската на склоне – все мои приезды и отъезды жизни заметает свежим снегом. Местность, которая говорит: «Ты уже не местный, номад с рюкзаком за спиной».

– Обычный город, – прокомментировала Маша, пока мы добирались.

Не было ничего странного в проносящихся за окном автобуса гигантских супермакетах с большой парковкой у шоссе, залитых в бетон типовых районов и кусочка города в жанре позднего конструктивизма под серой тучей из дождя и тоски средней полосы России.

Но тут же из тоски, мы вынырнули в быстрое течение:

– Быстрей, быстрей!

Мы подгоняли друг друга и бежали из маленького, спрятанного под мостом развязки ангара междугородней автобусной станции к автобусу. В кои-то веки мы не ждали, а опаздывали. Это определенно развеселило и оживило компанию. Митя шутил на ходу, но я его не слышал, только смех Маши.

– Где он? – Катя М резко затормозила у пустого парковочного.

Унылая пессимистка во мне снова ожила и тихонько, шепотом, заревела, что опять придется ждать несколько часов.

– Вон он! – крикнула Маша и сразу побежала к автобусу, ждущему свой сигнал светофора, чтобы покинуть площадь и навсегда скрыться с наших глаз. Митя обогнал ее и оперативно перегородил дорогу автобусу, размахивая руками. Водитель скривился, но все-таки выполз и открыл багажное отделение.

Мы с Катей М сели впереди ребят.

– Еле успели, – сказал женщине через проход.

– Молодцы, – кивнула она и отвернулась.

Через несколько часов город отступил, и нам открылись пустынные, в одном теплом сером цвете осени, поля. А горизонт сделал шаг ровно туда, где земля начинает закругляться, подняв остатки тучи на невообразимую трудно воспринимаемою высоту, и все, что было человеческого – это только линии ЛЭП, сходящиеся на секунду в одну линию и снова расходящиеся позади.

На очередном пейзаже Маша присвистнула, и я оглянулся через кресла к ребятам.

– В Томск приедем к вечеру.

– Да, мы заедем в гости к Писателю, – пояснил Маше Митя.

– К писателю?

И тут же огромная, невозможная после городов-миллионников осень плавно и мягко уместилась в образ всего одного человека.

– Да, мы заедем в гости к Писателю, – повторил за Митей я и повернулся обратно.

Катя М положила куртку ко мне на колени, легла на нее, вытянув ноги в проход. Через время, достаточное для того что бы мне показалось, что она уснула, Катя М тихо заплакала.

Почти сразу выглянуло солнце.

2.

«Здравствуй, Томск. Мы вернулись» – сказали хором с Митей, не сговариваясь, когда за окном мелькнула белая табличка города. Я обернулся к другу, и наши улыбки обозначались не скобкой), но многоточием…

– Здравствуй, – вяло пробубнила Катя М, – он как будто уже с нами, чертов негодяй.

Но писателя с нами не было ни в автобусе, ни по прибытии на вокзал, ни даже через десять минут. Все есть знак.

Блокнот в ближнем кармане рюкзака. Я достал его, а снаряжение поручил Мите.

– Ты серьезно?

– Несерьезно.

– Куда он? – услышал Машин голос.

И я помню запах в такси – русской вишневой семерке. Я помню дорогу наизусть, все наши повороты, твои изгибы, мои загоны. И я помню все, что хочется скрыть, оставить при себе, никому не давать и вспоминать жадно, но чаще не вспоминать и пытаться забыть.

Блокнот – это лучший способ остаться одному. Повесить куртку на крючок, сесть на высокий стул, вытащить ручку из специального крепления, не дергаться и методично работать. Девушка-бармен не сразу заметила, пока курила сигарету в углу бара.

– И о чем ты думаешь, когда вот так сидишь здесь один? – спросила она, подойдя ко мне.

– Стараюсь не думать.

– Заметно.

В блокноте не было ни строчки. Она приготовила кофе, поставила напротив.

Глаза наполовину скрывала прямая челка, остальные волосы жили своей, едва ли предсказуемой жизнью, выписывая пируэты во всех плоскостях пространства, лишая смысла все прямое. Она смотрела на меня из далекого далека, невысокая и тощая, как мальчик, женственная на жестах, смешливая и похожая на чупа-чупс с этими тугими оранжевыми спутанными кудрями.

Она какое-то время старательно препарировала меня взглядом, совершенно этого не стесняясь. Я же увидел ее всю целиком, только чувственные губы в фальшивой и грубой улыбке ускользали от меня.

– А знаешь, я работал в баре, – закрываю блокнот.

– Все работали в баре, – грустно выдыхает она.

– Это работает, – я пытаюсь обхватить в одном непонятном жесте весь ее бар.

– Что работает?

– Девушка – бармен. Заводит.