— Увы. Я до Гнили прогуляюсь обязательно, вблизи гляну, может, что увижу.
— Много приходилось её видеть?
— В Кроховке-то? Прилично. Подумаю, чем она здесь отличается.
— Внутрь не суйтесь. По крайней мере, без резолюции Анны Михайловны. Без неё сгинете.
Угу, аж десяток раз. Мне без Аннушки-то как раз удобнее будет. Только магию бы раскачать.
— Разумеется, я только вдоль Грани пройдусь.
— Хорошо, Матвей Павлович. Держите меня в курсе.
Да прямо вот после завтрака и стану ежедневно исповедоваться. Раскатал губу.
Не получив от пробежки ожидаемого удовольствия, я повернул назад, едва достигнув сельской околицы. На широком пенёчке сидела девушка, подобрав под себя ноги, и махала мне приветливо. Дуняша.
— Подождите меня здесь, Григорий, будьте любезны, — бросил я и поспешил к Дуняше.
Она склонила голову набок и глянула на меня хитрющими глазами. Ну чисто кошка. Ещё и потянулась сладко.
Наконец, я смог разглядеть её как следует. Простое сельское платье, стянутое поясом, подчёркивало и пышную грудь, и крутые бёдра. Ладная фигурка была у Дуни, что уж и говорить. Анне Михайловне фору дать способна. А гривы похожи у них были. Густые, шёлковые. Только у Аннушки каштановой волной на плечах лежали, а Дуняша лентой перевязала медово-русую волну мелких кудряшек.
— Здоров ли, Ваше Сиятельство? — задорно подмигнула она. Глаза какие задорные. Вроде, и карие, а словно обесцвеченные. Как песок в речке.
— Благодарю, не жалуюсь. Как я тебя встретил вчера?
— Да я к тебе сама пришла, граф Матвей Палыч, — хохотнула девица. — Как Антипка тебя приволок в спальную, так и пришла. Дождалась только, как уйдёт.
— Зачем? Глянулся?
Дуняша томно сощурилась. На щёчках ямочки заиграли.
— Кровь порченная была. Меня притянула. Тебе хорошо, и мне хорошо. А ты цацку-то везде не таскай, Матвей Палыч, загубит она тебя.
Я недоуменно посмотрел на Дуняшу, а она слезла с пенёчка и прильнула к моей груди.
— Хорош ты, граф. Сладкий. Ты когда снова вниз соберёшься, цацку-то не бери. Наверх только через магию родовую можно.
Чмокнула в щёку и убежала в деревню, заливисто хохоча.
Я побрёл обратно, размышляя об услышанном. Выходит, двери изнутри магией отпираются? И какой? Какая в роду у Охотниковых? Но, кажется, ответ на этот вопрос был мне известен.
— На девок потянуло, Матвей Павлович? Дело-то, конечно, молодое, но как бы не помешало…
— Проснулся я с ней нынче утром. Спросить хотел, как встретились.
— А сами не помните? — удивился Григорий.
— Антип говорит, напился я вчера.
— Вот как. Вас опоили, меня внезапно понос пронял… Извините, Матвей Палыч, что без обиняков. Странные дела в вашем имении творятся. Странные.
Едва дождавшись вечера, я поднялся в спальню. Выбор одежды был небогатым, но чёрные брюки и укороченный сюртук меня устроили. Усталость навалилась душным грузом, и я едва поднимал отяжелевшие веки, дожидаясь, пока дом окунётся в сонную тишину.
Конечно, Антип мог и сегодня явиться с приглашением осмотреть мобили. Но на такой подарок судьбы я не рассчитывал. Решил пробиться сам. Идти напролом, конечно, затея так себе, но другого пути в ангар я не знал.
Антип, разумеется, не явился. Но понял я это уже утром, проснувшись в кресле. Вот это сморило меня… Видать, нагрузка непривычная сказалась.
Побегав с утра, я слонялся по имению, прервавшись на обед и тренировку. Антип уже не сопровождал, только приглядывал издали. Работы у него маловато, видать. Надо разобраться с делами и нагрузить моего бдительного опекуна, чтобы головы поднять не мог. После скудного ужина, изнывая от нетерпения, я поднялся в спальню и присел на кровать, вслушиваясь в приглушённые шаги прислуги.
Утром обнаружил себя в кровати, одетым. Вряд ли деревенский воздух так благотворно действует на молодой организм. Скорее всего, меня чем-то опаивали. На пробежке вскользь уточнил у Григория, как ему спалось. В ответ получил удивлённый взгляд. Спалось-то ему хорошо, но ночью собака у кого-то во дворах выла, и Гришка несколько раз поднимался посмотреть, всё ли в порядке.
Следующим днём я объявил голодовку. Сказал расстроенной Прасковье Петровне, что живот крутит от непривычной еды, и не притронулся ни к завтраку, ни к обеду, ни к ужину. Пил колодезную воду. Поднялся в спальню, переоделся, налил воды из графина, побаловать недовольно ворчавший желудок. И, осушив стакан, уставился на него, прозревая.
Проснулся я с рассветом, на полу. Стакан валялся рядом. Да что ж такое-то?! Меня, лучшего разведчика Артели, как кутёнка носом в лужу? Всё, сволочи, доигрались. Я разозлился.
Изменив привычный маршрут пробежки, я свернул в сторону заливных лугов. Пастухи с интересом поглядывали, пока я ползал по лугу, собирая пригоршню нужных трав и кореньев. Гришка, неизменно сопровождавший меня на пробежках, тоже недоумённо косился, но от комментариев воздержался.
— Вспомнил, как маменька с нянюшкой мне в детстве дивный чай заваривали, — сияя счастливой улыбкой идиота, пояснил я. — Вот, набрал, что помню, хочу попробовать рецепт восстановить.