Гришка вгляделся в моё лицо, ища признаки близкого сумасшествия. Думаю, и в народе о чудаковатом графе молва быстро пойдёт. Но я был зол. Зол по-настоящему. Сколько можно меня безвольной куклой туда-сюда кидать? Гришка присматривает, Антип приглядывает, Прасковья опекает, Анна Михайловна, вон, из Гнили чуть не на закорках вытащила, оказывается... Нет уж. Меня голыми руками не взять.
Запершись до завтрака в своей комнате, я разжёг камин и принялся варить снадобье в стащенном из кухни начищенном котелке. Большая часть добытых в Гнили припасов осталась в штабе у Анны Михайловны. Но чутка я себе отщипнул, тщательно запаковав и припрятав среди вещей.
Процесс шёл небыстро: я с раздражением понял, что начал забывать привычные с отрочества рецепты. Да и инструментов нужных под рукой не было. Работал тем, что есть. Чтобы размять листья и перетолочь кусочек скорлупы, к примеру, я утянул из кабинета пресс-папье.
Через три часа работа моя окончилась. Я устроился в кресле, распахнув окна, чтобы проветрить пропитавшуюся зловонием спальню. Не идеально, конечно. Но выбирать не приходится.
Выпив чашку пахучего отвара, я спустился в столовую и с аппетитом накинулся на нехитрый завтрак.
— Отпустило вас, батюшка? — ласково спросила Прасковья Петровна, с умилением наблюдая мой аппетит. — Вчера ни крошечки не съели, голубчик. Так и заболеть недолго.
— Зато водицы перед сном напился вдосталь, — пробурчал я.
Кухарка ласково покачала головой и удалилась на кухню, за переменой блюд. Антип же, напротив, приблизился, щедро подкладывая мне тушёной в сливках капусты.
— В спальной сожгли что, Ваше Сиятельство? Акулька убрать пришла, так бежала до самого двора, чуть ноги не переломала. Воняет, говорит, как у паршивой ведьмы под юбкой.
— Пищеварение подводит, — с достоинством ответил я. — Матушка в детстве чаёк мне заваривала, от расстройства и беспокойства. Вспомнил вот, решил повторить.
— Не задался, видать, чаёк-то… Да разве ж вы травы ведаете, Ваше Сиятельство? Не потравились бы. Вы ПрасковьПетровне скажите, она и заварит. Ручки-то золотые.
Да уж. Хоть капусту потушит, хоть снотворного сварганит. Чудо-умелица. Или Антип все единолично провернул? Да какая разница. Противоядие я сварил, так что теперь мог за себя не опасаться. А что пахнуть буду душисто весь день, ведь пить снадобье перед каждым приёмом пищи надо, так это не мои проблемы.
День просидел за бумагами, пытаясь разобраться в управлении имением. Отчаянно зевая, поднялся после ужина в спальню, привычно напился из графина, и, побродив по комнате, рухнул в кресло.
Антип вошёл через четверть часа. Оценил мой храп, полупустой стакан, усмехнулся и вышел вон. Вот зараза! Ничего, теперь-то я тебя прижучу.
Убедившись, что дом погрузился в сон, я снял кольцо с пальца, перевесил на шнурок, и выскользнул на улицу.
Магия, родная моя, как же я по тебе скучал! Сила ощущалась внутри бурно, словно тоже истосковалась и просилась проявить себя. Удивился, отметив, что поток внутри стал ровнее. И пропускная способность тела Матвейки, вроде, повысилась. Ещё одна загадка. Может, это и есть Дуняшина работа?..
В имении магия бушевала повсюду. Почти как в моей бывшей земле. Если даже не поболе. Сильный у Евлалии Степановны артефакт. И сама она, выходит, не промах, раз столько скопила. Магия буквально сочилась из почвы. Но непривычная, будто две стихии сошлись. Впрочем, так могло и быть: о Павле Александровиче, отце Матвейки, я покуда не знал ничего. Одно хорошо: распознать в слиянии магию смерти даже мне было затруднительно. А чужим и вовсе ловить нечего.
Без приключений добрался до гаража. Некоторое время потратил на поиск рычага, открывавшего потайной проход. В кольце бы в жизни не нашёл. Но теперь магический след манил меня, как пса душистый мясной ломоть.
Оба кода я набрал безошибочно. И ступил на смотровую площадку с победной улыбкой.
Несколько человек, работавших в своих отсеках, подняли головы. Кто-то ахнул. Четверо дюжих молодцев устремились ко мне. Я сплёл сеть, ложившуюся в пальцы легко и знакомо, спеленал двоих, оглушил третьего уполовиненным заклятьем. Четвёртый, крадучись, обходил сбоку. Он не плёл заклятий, поэтому и я решил обойтись кулачными аргументами. Подпустил ближе, поднырнул под удар, подсёк. Мужик устоял. Я извернулся, не теряя инициативы, качнулся вбок, замахнулся обманкой и тут же засадил в подбородок. Руку пронзило болью. Да уж, Матвей Палыч, с непривычки-то оно не сладко. Противник только головой мотнул. Маловато у меня силёнок.
— Что ж вы, Матвей Палыч, простой люд-то крушите? — раздался зычный голос Антипа. Тот, с закатанными рукавами и в кожаном фартуке поверх комбинезона, бежал по центральному проходу. — Возьмите противника себе по чину!
Ах ты, гролк драный!! Оглушив четвёртого мужика небрежной волной силы, я сконцентрировался и ударил по-настоящему. Тёмный вихрь взвился и устремился к Антипу. Тот хохотнул и развёл руки, принимая мою атаку на крепкий, устойчивый щит.
Полноценный щит опытного мага смерти.
Глава 15. Клятва рода.