Охотница за снами

- Значит, ты решил спасти этот мир в одиночку, Андрей? – ее бирюзовые глаза сейчас были совсем темными, как море в шторм. – Мир, ну и нас заодно? Спасатель… Я так понимаю, отговаривать тебя бесполезно? А если ты не вернешься?

- Может быть… все может быть. Но ты справишься и без меня. Я знаю.

- Прекрасно! – она отвернулась и зябко обхватила себя руками. – Ты знаешь… ты все знаешь. Мужчины всегда все знают лучше. Ты пойдешь совершать подвиг, а я… останусь одна. Мы останемся одни. И не только на этой проклятой поляне.

- Тайра, в тебе сейчас говорят гормоны беременной женщины. Те вещества, которые управляют нашим поведением. Как адреналин. Если ты успокоишься и подумаешь, то поймешь, что я прав.

- Я знаю, что ты прав, Андрей, - тихо сказала Тайра. – Но… мне очень страшно. Меня всегда привлекали эти игры со смертью, но сейчас я боюсь. За тебя, за себя, за ребенка. Знаешь, сначала я думала, что это ничего не значит, случайность. День, два – хотя такого никогда не было. А потом просто не разрешала себе думать об этом… Хорошо. То есть ничего хорошего, конечно, но иди. Осталось часа два пути, вряд ли больше. Если ничто тебя не задержит, успеешь до темноты.

- Давай договоримся так, - я развернул ее к себе, обняв за талию. – Ты ждешь здесь сутки и еще одну ночь. Если послезавтра утром меня не будет, иди обратно. Только скажи, куда пойдешь, чтобы я знал. Вдруг по какой-то причине задержусь дольше. Где тебя искать?

- В Лигалии. В Чалисе – это столица. Ты же понимаешь, в Этере, Вестере и Магне мне делать нечего. Не хватало только оказаться в тюрьме беременной. Ребенка заберут сразу после рождения, и я его больше никогда не увижу.

- Понятно, Тайра. Но надеюсь, что мы встретимся здесь. На этой поляне. Завтра.

Я положил в свою сумку флягу воды, хлеба и копченого мяса, нож, спички и еще кое-какие необходимые мелочи.

- Возьми хотя бы немного денег, - Тайра положила в сумку несколько монет, завернутых в тряпочку. – На всякий случай.

Собравшись, я поцеловал ее – крепко-крепко, и так тяжело было оторваться от ее губ. Грудь словно железной лапой стиснуло. И снова подступило искушение передумать. Остаться с ней. Вместе вернуться – и черт с ними, с ларнами.

- Иди, - Тайра подтолкнула меня. – Иди, пока я не вцепилась в тебя мертвой хваткой. Смотри внимательно за кустами. Послушай, - она огляделась по сторонам, - а где ларны?

Я тоже обвел глазами круг – ни одной. Ни на деревьях, ни над землей. Только что они были везде, хотя и чуть поодаль, не приближаясь к нам. И вдруг исчезли.

- Может быть, поняли, что не удалось нас остановить, и полетели в самую чащу? И там что-то готовят?

От этой мысли стало совсем не по себе, но отступать было поздно. Закинув сумку за спину, я направился туда, где деревья теснились почти вплотную. Пробираясь между ними, нужно было заранее высматривать ориентиры по прямой, чтобы не забрать в сторону, как это часто случается в лесу. И, разумеется, следить за кустами – не мелькнут ли блестящие зеленые листья.

Пройдя метров двадцать, я обернулся. Тайра стояла и смотрела мне вслед.

Быть может, вижу ее в последний раз, подумал я, махнув ей на прощание.

69.

Втроем мы шли гораздо быстрее, чем я один. И дело было не только в том, что я напряженно, до боли в глазах, осматривался по сторонам после каждого шага. Казалось, воздух стал резиново-упругим, он сопротивлялся и даже, вроде, вибрировал. Это было похоже на тренировку в бассейне, когда приходилось идти в полной нагрузке по дну. И тишина – мертвая. Ни ветерка, ни шороха голых ветвей. Какие уж там птицы! Только шелест сухой прошлогодней травы под ногами, от которого по спине бежали мурашки.

Впрочем, одно обстоятельство радовало – если, конечно, можно было использовать в подобной ситуации это слово. Стрелец исчез. Вообще. Я сообразил, что его больше нет, где-то через полкилометра. Не было не только стрельца – пропали все кусты и даже молодые деревья. Лишь старые, высоченные и толстые, с голыми, как у корабельных сосен стволами, поросшими мерзким сине-зеленым мхом.

Закатное солнце с трудом пробивалась сквозь густые кроны, и под деревьями царил зловещий сумрак. Но тем заметнее было сияние, похожее на зарево далекого пожара. Оно не приближалось, не становилось ярче, и я понял, что до него еще идти и идти. И наверняка больше расчетных двух часов – учитывая с каким усилием давался каждый шаг.

Я старался думать о чем-то совершенно нейтральном. О том, что воды мало и надо бы пополнить запас, если попадется ручеек. Или о том, что мох этот похож на бороду – синюю бороду. Иначе в голову лезли мысли, от которых внутри противно холодело. И не только о том, что я могу не вернуться и Тайра останется одна с ребенком. Было еще кое-что.